— Не-ет… — протянул растерянный Игорь. — А кто это?

— А это те самые Степаненко и Петросян, которых из нашего управления год назад выгнали… Ольге-то простительно, она их если и видела, то всего раза два, не больше.

Игорь внимательно посмотрел на парня, который перестал колотиться лбом об столб и размазывал по лицу кровь из ссадины на брови.

— Послушай-ка! — воскликнул Игорь. — Это точно Женька! Так тебя, значит, не посадили после той истории, когда ты со своим дружком собрал килограмм золота с погибших при крушении поезда людей? А здесь ты что делаешь? И как около роддома оказался? И зачем детей в машину грузил?

До Игоря дошло все сразу, и он завалил парня теми же вопросами, которые задавал ему Кавээн.

Парень, до того смотревший на Игоря с некоторой надеждой, увидел на его лице то же выражение, что и у Кавээна, взвыл и сам, без малейшего понуждения со стороны, врезал лбом по столбу.

…Часа два спустя мы с Игорьком сидели у чугунной ограды роддома, курили «Winston», который оба предпочитаем всем другим иностранным сигаретам, и смотрели, как волонтеры из роты гражданки, то есть гражданской обороны, присланной диспетчером на ЧП в роддоме, приступают к разбору завала, образовавшегося на месте взрыва, а пожарные, справившиеся с огнем, сматывают свои шланги. Здесь нас и разыскал Кавээн.

Задержанных санитаров мы сдали милицейской опергруппе, младенцев отвезли в ту больницу, куда поступили и все остальные… Кавээн нашел нас, когда мы обсуждали то немногое, чего удалось нам добиться от пытавшихся украсть младенцев «санитаров». Да-да, именно украсть детей пытались бывшие спасатели Петросян и Степаненко… С трудом выдавив из себя, что работают они на Кузнеца, главного авторитета одного из самых крупных районов Тарасова, они замолчали, и больше от них не удалось добиться ни слова.

— Вот они, теоретики-аналитики, Фрейд в обнимку с Холмсом! — Бодренький Кавээн смотрел скептически на наши заморенные физиономии.

Когда он говорил обо мне, то непроизвольно старался избегать слов женского рода. Впрочем, это касалось не только меня, а вообще всех женщин. Это не было с его стороны ни издевательством, ни злой насмешкой, он сам даже не замечал этого. Просто общаться с мужчинами ему было гораздо проще и привычнее, вот он и старался абстрагироваться от моего пола. Он вовсе не думал меня оскорбить, и я всегда прощала ему эти «перлы». Простила и в этот раз.

— Хватит, наверное, дуру-то гнать, дядь Саш, — устало вздохнул в ответ Игорек, совершенно не расположенный к словесным баталиям, после того как практически на себе вытащил из роддома не меньше десятка с трудом державшихся на ногах женщин. — Что у тебя там, еще что-нибудь стряслось? Всегда так — только закуришь, как ты тут как тут… Специально, что ли, следишь?

— Стряслось не стряслось, вместе узнаем, — ответил Кавээн. — Соседи нас опять на разговор приглашают. Что-то нечисто у них с этим взрывом выходит… Все газовые коммуникации в порядке, оказывается. Что взорвалось, неизвестно…

Соседями Кавээн называл ФСБ, которую терпел с трудом, и при любом удобном случае задирался, часто нарываясь на довольно серьезные неприятности, из которых его постоянно выручал осторожный и деликатный в общении Григорий Абрамович…

Кавээн привел нас с Игорем в одну из палат в правом крыле первого этажа, где собрались все, кто хоть что-то смог узнать о причине взрыва.

Руководил этим собранием вовсе не фээсбэшник, как предполагал Кавээн, а следователь областной прокуратуры, молодой парень по фамилии Нестеров. Имени его я не помнила. Он пробовал за мной ухаживать, когда я только еще появилась в тарасовском управлении МЧС, и строил на мой счет далеко идущие планы.