— Если честно… — Она замялась, размышляя, правильно ли будет сказать ту фразу, которая выстроилась вдруг в ее голове. — Если честно, я предпочла бы ваш коньяк — но дело в том, что…

— Ну, значит, в другой раз. — Он продолжал улыбаться. — Алла, ты ведь не думаешь, что это главное, а? Мы с тобой встретились, сидим здесь, лично мне все это очень приятно — и хотя жаль, что мы не можем выпить коньяка, но ведь мы не в последний раз встречаемся, правда?

Господи, а она, дура, боялась — а он все понял. Понял и сказал то, что было так важно для нее — что для него главное ее общество, а не то, что происходит в постели. И вот тогда она улыбнулась — глядя ему в глаза и зная, что скажет сейчас, и не стесняясь этого, потому что он заслужил эти слова.

— Мне тоже жаль, Андрей. — Она впервые говорила такое мужчине, тем более в лицо. — Поверьте, мне очень жаль…

— Взаимно, — откликнулся он легко. — Конечно, твое самочувствие не помеха в принципе — ты сама знаешь, по-разному можно. Ты так меня целовала тогда — я чуть не умер. А твоя попка — просто мечта…

Он прикрыл глаза, а когда открыл их, на лице было разочарование, притворное, но показавшееся ей отчасти искренним.

— Ладно, что об этом — это как голодному тарелку с деликатесами показывать, чтобы можно было посмотреть, понюхать, — а потом унести. Знаешь, я когда-то буддизм изучал, читал всякие книги, так там упражнение такое было — пить чай из пустой чашки. Так что буду на тебя смотреть и пить — ты не против?

Она кивнула смущенно, а где-то через час, поев и выпив бокал вина, заказав второй, который вот-вот должны были принести вместе с кофе, уже решилась. Потому что видела, что он хочет, чтобы это произошло, очень хочет, видела, как он смотрит на нее, и на лицо, и на грудь, — и пришла к выводу, что ничего страшного в этом нет в конце концов. Наверное, нет. Хотя не подтолкни он ее, совершенно случайно, может, все произошло бы по-другому.

— Алла, ты, наверное, торопишься? — спросил, посмотрев на часы, уже сказав официантке, чтобы принесла счет. — Я понимаю, у тебя же Светка еще болеет. Сейчас отвезу — кофе выпьем и отвезу…

— Но я не тороплюсь, — выпалила суетливо, поправляясь, улыбаясь ему двусмысленно. — Господи, Андрей, я так устала сидеть дома, что я никуда не тороплюсь. И мне ведь тоже приятно здесь, как и вам. И вообще, скажите — чего бы вы хотели сейчас больше всего. Только честно?

— Тебя! — бросил не задумываясь. — А ты?

— Я… Рюмку коньяка, наверное, — да нет, не здесь, вашего коньяка…

Он начал раздевать ее, как только они вошли. Хотя рюмку коньяка все же налил, уже когда она вернулась из душа в коронном своем черном белье, она специально закупила еще два таких комплекта. И, чуть поколебавшись, предложил ей того порошка — энергетического, как он его назвал, — который она попробовала в старый Новый год, после которого она уже ничего не стеснялась, ни о чем не думала и только хотела, чтобы все новые и новые судороги ее сотрясали.

И она кивнула — ей нужен был сейчас такой стимулятор, тем более безвредный, натуральный, потому что она знала, что сейчас все будет не так, как всегда. И когда порошок ударил ей в голову, почти сразу, как только она поставила на стол рюмку, — действительно давая массу энергии, вознося к небу настроение и все ощущения, поджигая все внизу, — она сама поднялась, ставя рюмку на стол, показывая, что готова.