Вечеринка в честь первой выставки Олафа Свенсена особенно удалась. Даже по меркам Сан-Антонио Олаф был самым грязным молодым человеком, которого кто-либо когда-либо видел, с жиденькой бороденкой, а на ногти на ногах просто нельзя смотреть, но его скульптура в стиле поп-арт несомненно могла ошеломить, а Фрэнсис получала определенное удовольствие, шокируя публику. Конечно же Джордж Дайер был в числе приглашенных на вечеринку — после опубликования его книги он стал чем-то вроде знаменитости, — хотя это вовсе не означало, что он придет, и Фрэнсис воспрянула духом от удовольствия, когда увидела, как он вошел в дверь и начал пробираться к ней через прокуренную комнату. Он сказал ей, что приехал в Сан-Антонио, чтобы купить запчасть к лодке, а услышав его высказывания о работе Олафа, она поняла, что он пришел на вечеринку только для того, чтобы выпить на дармовщину, но какое это имело значение, раз он здесь, и, больше того, когда вечеринка закончилась, он остался с Фрэнсис. Прошел почти уже год, как они познакомились. Прошлой весной она отправилась в Кала-Фуэрте взглянуть на работу молодого французского художника, жившего там. Как и следовало ожидать, она очутилась в баре Рудольфо, где угостила художника мартини, но когда вошел Джордж Дайер, она бросила француза, который заснул, положив голову на стол, и завязала с Джорджем разговор, который закончился обедом вдвоем, а в шесть часов вечера, когда они все еще пили кофе, настало время опять выпить коньяку.

Он обычно приезжал в Сан-Антонио раз в неделю, чтобы забрать почту из яхт-клуба, сходить в банк, пополнить запасы для лодки, и в таких случаях почти всегда разыскивал Фрэнсис, и они вместе ужинали или отправлялись на вечеринки, которые уже были в полном разгаре в одном из прибрежных баров. Он ее чрезвычайно привлекал — гораздо больше, чем она его, и она это знала, но это только делало его более желанным. Она также ревновала к другим его интересам, ко всему, что отвлекало его от нее. Его сочинительство, его яхта, но больше всего его замкнутое существование в Кала-Фуэрте. Ей бы хотелось, чтобы он нуждался в ней, но казалось, ему ничего не нужно. Ее деньги не впечатляли его, но он восхищался ее грубым и очень мужским чувством юмора. Наблюдая за ним сейчас, она с удовлетворением думала, что он первый настоящий мужчина, которого она встретила за многие годы.

Он собирался уезжать, укладывая привезенные вещи в корзину. Даже наблюдая, как его коричневые от загара руки выполняют такую домашнюю работу, Фрэнсис почувствовала, как ее охватывает физическое желание. Вопреки рассудку, но в надежде, что он останется еще ненадолго, она сказала:

— Ты ничего не ел.

— Я перехвачу что-нибудь дома.

Дома. Как ей хотелось, чтобы здесь был его дом. Она спросила:

— Выпьешь?

Он засмеялся и взглянул на нее, явно покрасневший и чертовски изумленный.

— Послушай, душка, мне ехать три часа.

— Одна рюмка тебя не убьет. — Ей самой хотелось выпить.

— Нет, а вот здоровый красный грузовик может, если я засну за рулем.

Корзина была собрана. Он встал:

— Я должен ехать.

Фрэнсис тоже встала, наклонилась, чтобы затушить сигарету, и пошла помочь ему с вещами. Он поднял тяжелую коробку с запасным мотором, а Фрэнсис понесла корзину, спускаясь впереди по каменным ступеням в закрытый дворик, где возле стены росло лимонное дерево. Она открыла тяжелые двойные ворота, выходящие на узкую улицу, и вышла на солнце. Здесь на безумно крутом склоне холма припарковался нелепый автомобиль Джорджа — древний «моррис-каули» с желтыми шинами и складным верхом наподобие детской коляски.