|
Рабочая блуза бледно-голубого цвета, пара плавок, белые парусиновые брюки с заплатами на коленках и пара старых теннисных туфель, совершенно поношенных и перекинутых через веревку связанными шнурками. На террасе также стояла кое-какая мебель, но не та, что рекламируется в журнале «Дом и сад». Потертый старый стул из тростника, деревянный стол с облупившейся краской, палубный шезлонг-ловушка, который разваливается, стоит только на него сесть. Ей было жаль, что она не говорит по-испански, чтобы поболтать с дружелюбным Томеу. Ей хотелось расспросить его о сеньоре Дайере. Что он за человек? Где его яхта? Когда, по мнению Томеу, он вернется из Сан-Антонио? Но прежде чем она смогла начать разговор с ним, звук возвращающейся машины Тони прозвучал как вестник Судного дня. Машина остановилась у дверей, и через минуту в дом вошел Тони в плохом настроении и с еще более зверским видом. Селине пришлось сказать себе, что не съест же он ее. Она твердо проговорила:
— Сеньор Дайер еще не вернулся. Тони воспринял информацию в ледяном молчании. Затем достал зубочистку и стал ковыряться в болевшем заднем коренном зубе. Он вытер зубочистку о штаны, убрал ее в карман и произнес: — Ну и что же, черт возьми, мы теперь будем делать? — Я подожду здесь. Он должен скоро быть. Рудольфо сказал, что он скоро вернется. А вы можете либо тоже подождать здесь, либо оставьте мне свои имя и адрес и возвращайтесь в Сан-Антонио. В любом случае я прослежу, чтобы вам заплатили. Не сознавая того, она говорила тоном своей бабушки, что, к ее собственному удивлению, сработало. Тони смирился с возникшей ситуацией. Он еще секунду-две потрогал зуб языком, а затем объявил о своем решении: — Я тоже подожду. Но не здесь. В гостинице. В гостинице был коньяк, и он мог провести сиесту в такси в тени дерева. Было уже половина третьего, а он не любил бодрствовать в это время. — Когда сеньор Дайер появится, вы сможете прийти и сказать мне. Селина готова была расцеловать его от облегчения, но она только сказала: — Очень хорошо, конечно, я так и сделаю. — А затем добавила, так как он выглядел очень мрачным: — Мне очень жаль, что так вышло, но все будет в порядке. Он пожал плечами, вздохнул и пошел назад к машине. Она услышала, как он завел мотор и поехал через холм к гостинице в Кала-Фуэрте. Селина успела подумать: «Бедный Рудольфо», а затем пошла назад к Томеу. — Я остаюсь здесь, — сказала она ему. Он нахмурился: — Usted aqui. — Да. Здесь. — Она показала на землю. Томеу с пониманием ухмыльнулся и отправился собирать свои пустые корзины. — До свиданья, Томеу, и спасибо. — Adios, сеньорита. Он ушел, и Селина осталась одна. Она прошла на террасу и сказала себе, что ждет своего отца, но она все еще не могла в это поверить. Она гадала, сможет ли он сам, без подсказки, узнать, кто она. А если нет, то как ему об этом сказать. Было очень жарко. Солнце палило даже под навесом, и она не могла припомнить такой жары. Ее нейлоновые чулки, кожаные туфли и шерстяное платье вдруг сразу стали невыносимы. Они больше не казались удобными, а, наоборот, прямо до безумия не подходили. Но бабушка терпеть не могла голые ноги, даже с летним платьем, а перчатки она считала главным элементом одежды. Настоящая леди узнается по перчаткам. А как неряшливо выглядит девушка без шляпы. Но бабушка умерла. Любимая, оплакиваемая, но, несомненно, умершая. Голос смолк, категорические высказывания никогда больше не будут произнесены, и Селина была сама по себе, она могла делать, что хочет, в доме своего отца, далеко от Квинз-Гейт. Она вошла в дом, сняла чулки и туфли, а потом, чувствуя прохладу и восхитительную свободу, отправилась на поиски еды. |
