– Эй, счастливый жених. – Хлопает меня по спине Киф, и я рычу, оборачиваясь к нему.

– Я сказал, не трогать меня.

– Слэйн, это день твоей свадьбы. Почему ты такой хмурый? – удивляется Киф. Я убираю кольца в карман брюк и оглядываюсь, глядя на церковь, у которой уже собираются гости. Я должен пойти туда и улыбаться. Должен играть свою роль. Я должен.

Я задолбался быть должным в этой грёбаной жизни. Я ненавижу эту жизнь. Всё, что меня окружает, я тоже ненавижу. Сжечь, на хрен, эту церковь. Сжечь всех, на хрен, и бежать, к чёрту, отсюда.

– Слэйн? Ты в порядке?

Перевожу взгляд на Кифа. Я забыл, что он здесь.

– Да. А как иначе? Это же день, мать её, моей свадьбы, – натягиваю улыбку. Киф хмурится, а мне плевать, что он подумает обо мне. Я не хочу всего этого дерьма. Но я, блять, должен. Да, блять, должен! Ненавижу!

– Мне казалось, что Энрика именно та самая. По словам Кавана, она искренне любит тебя и готова мириться со всеми твоими заскоками.

– И что? Я должен ей зад за это целовать? – злобно цежу.

– Эй, расслабься, Слэйн. Расслабься. Энрика не виновата в том, что ты мудак. Это ты мудак, а не она сука. Она тебе, по крайней мере, ни с кем не изменяла в день свадьбы, как моя жена, – хмыкает Киф.

– Заткнись, а? Ты меня бесишь. Иди встречай гостей и вылизывай им задницу, а меня оставь в покое.

– Слэйн…

– Отвали, мать твою! Отвали от меня! – Я ухожу от него. Я прячусь. Я умираю.

Когда меня больше никто не видит, то мне приходится сжать свои бёдра руками, чтобы унять физическую боль внутри. Она рвёт меня на части. Блять! Я с ума схожу! В моей голове хаос и беспорядок. Там столько дерьма, что всю Ирландию можно затопить.

– Ты справишься. Ты сможешь.

Задерживаю дыхание, услышав знакомый голос.

Оборачиваюсь и вижу приоткрытое окно. Я медленно подхожу к нему.

– Ничего. Ты не будешь плакать и вытерпишь этот ужасный наряд, а потом что нибудь придумаем. Должен быть выход. Господи, до чего же я отвратительна.

Заглядываю в окно и вижу Энрику. Она потрясающе красива. Её тёмные волосы собраны, и в них сверкает диадема бабушки. Тонкая фата спускается по её обнажённым плечам и струится, теряясь в многочисленных тканях переливающегося кристаллами платья. Её глаза полны негодования и отвращения к себе. Почему она не видит ту красоту, которую вижу я? Энрика похожа на фарфоровую куколку, которую я хочу сжать в своих руках и услышать треск. Сломать её. Уничтожить. Прижать к себе. Упиваться ею.

Боль проносится по моему телу, и я шиплю, прячась за стену. Энрика хочет, чтобы я признался. Покаялся. Но я не так силён, как она думает. Энрика слишком сильно надеется на меня, а я предаю её каждый грёбаный день. Я не заслуживаю её, вот и всё. Не заслуживаю ничего из того, что она делает для меня. Я одержим её запахом, видом, губами и дыханием. Одержим каждым миллиметром её кожи, и я женюсь на ней. Она будет только моей. Исключительно моей. И тогда боль уйдёт. Я знаю, что она уйдёт, но даже после этого я не перестану боготворить каждый звук и облик Энрики. Я защищаю её от себя. Это единственный выход.

Мне приходится пройти к гостям и улыбаться им, принимать фальшивые поздравления. Хочу свернуть кому нибудь шею. Или немного помять кого нибудь. Или что то ещё в этом духе. Ненавижу этих мразей, которые только и ждут, что я совершу ошибку. Они уже держат наготове свои телефоны, чтобы продать видео прессе. Хотя она и так будет снимать, как мы выходим из церкви уже как муж и жена. Сука, муж! Я муж? Да я ублюдок, а не муж! Я скотина! Лживый подонок! Какой из меня, на хрен, муж? Я предам все клятвы сразу же. Я…

Крик и цокот копыт перебивают мои мысли. Я ещё улыбаюсь, когда вижу, как белое платье взмывает вверх, а Энрика скачет на лошади подальше отсюда.