Что за глупость? Слэйн врал мне, и это было спектаклем. А все звуки, что были ночью, издавали дикие волки. Всего лишь волки.

– Энрика, мне распорядиться насчёт другой комнаты? – спрашивает Каван, возвращая меня в реальность.

– Нет, всё в порядке. Теперь я в курсе и не буду бояться. Слэйн не вернулся?

– Он пробудет в Дублине ещё пару дней. А что? Соскучилась по маньяку? – усмехается Каван.

Показываю ему средний палец и отворачиваюсь. Придурок.

– Как долго меня будут держать здесь? Я хочу знать, что со мной будет. Я имею на это право, – резко произношу.

– Понятия не имею. Радуйся, что ты ещё жива. Наслаждайся каждой минутой, пока жива, – едко отвечает он.

– Сложно наслаждаться чем то, будучи заложницей. Что ему от меня нужно? Деньги? Моё обещание забыть обо всём? Что я могу обменять на свободу? – спрашивая, требовательно смотрю на Кавана.

– Хм, не знаю. Ничего. Деньги Слэйну не нужны. Обещаниям он не верит. Ты никогда не будешь свободна. Ты будешь или мёртвой, или живой, но всегда принадлежащей Слэйну. Смирись, – отвечает Каван, равнодушно пожимая плечами, и направляется к двери.

– Я свободна с рождения. И если ты думаешь, что я позволю кому то лишить меня этой свободы, то ошибаешься. Я хочу уйти отсюда, – заявляю, поднимаясь с дивана.

– Могу предложить выход только в могилу. На самом деле это лучший вариант для всех. Я готов помочь тебе в этом. Таблетки или яд? Заснёшь и не проснёшься. Но ты никогда не станешь свободной, Энрика. Никто из нас несвободен. Каждый кому то принадлежит. Ты тоже. Так что дай мне знать, когда захочешь показать свой характер и принести ещё больше проблем своим решением свести счёты с жизнью. А пока жди своего маньяка. Он очень скучает по своей жертве, – ухмыльнувшись, Каван исчезает за дверью.

Придурок.

Сажусь обратно в кресло, и я сама готова взвыть от незнания того, что будет дальше. Если хотите убить человека, заприте его одного наедине со своими мыслями. Это быстро уничтожит его.

Когда наступает ночь, то рычание и вой вновь возвращаются. Вчера мне было страшно, сегодня мне жаль бедное животное. Я не знаю, что с ним делают там, за пределами этого поместья, но ему очень больно. Очень. Оно скулит, словно зализывает свои раны. Я даже стираю слезу от жалости к нему. Сажусь рядом с решёткой на полу и слушаю, как животное тихо воет. Оно как будто там одно и ищет что то, что может помочь ему справиться с болью. Жутко и страшно, но не в том смысле, что хочется бежать и прятаться, а в том, что я бессильна, чтобы помочь ему.

– Эй, не плачь так горько. Всё будет хорошо, – тихо говорю я. – Жизнь паршивая штука. Всем нам причиняют боль, и мы убеждаем себя в том, что больше никогда и никому не позволим это с нами сделать. Позволяем. Увы, позволяем, потому что мы всегда надеемся, что кто нибудь залатает наши раны. Найдётся один единственный, с кем будет безопасно жить. Понимаешь? Дышать будет не страшно. И к сожалению, именно этот человек и причиняет самую сильную боль. Он думает, что получит удовольствие от моих страданий, но я не покажу ему их. Мне тоже больно, животное. Мне тоже очень больно. Моё сердце разорвали, и я устала бороться за то, чего даже не было.

Животное, словно слышит меня. Оно воет так громко и протяжно, словно кивая мне и говоря, что прекрасно понимает меня. Конечно, это глупость. Но по крайней мере, я с кем то поговорила и рассказала о том, что со мной происходит.

– Я скучаю по нему. Скучаю по времени с ненастоящим человеком. Скучаю по его смеху и по той радости в его глазах, когда он улыбался мне.