– Я и не отрицаю, – хрипло рассмеялась та. – Такой меня сделала жизнь. А ты не хочешь, чтобы она сделала тебя такой же. До сих пор ты жила в романтических грезах, какие только могут быть у женщины в этом ужасном мире. Я признаю, что они испарились со смертью Джефри, но ты все еще молода и сможешь к ним вернуться, и потом у тебя есть дочь, которая обожает тебя. Что тебе еще нужно?

– Ты хочешь сказать мне, что мужчина в доме не нужен?

– В доме? В твоей постели! Всякий раз, когда тебе захочется его, голубушка. Умоляю – делай правильный выбор, если хочешь, чтобы ваша любовь длилась до гробовой доски.

– Докажи, что Майк мне не подходит.

– Ты что – из ума выжила? Сама не видишь?

– Нет, не вижу.

– О Господи, не дай влюбиться, – простонала Барбара.

– Хотя я никогда не была романтическим созданием. Ты прелесть, Венеция. Я не хочу расстраивать тебя и от души обниму и скажу, что страшно рада видеть тебя снова замужем. Но почему Майк Прайс?

Венеция покрылась красными пятнами. Она поднялась и, приблизившись к окну, посмотрела сквозь прозрачные занавески на сияющее солнце глазами, полными слез.

– Ты пытаешься отравить мне жизнь, – глотая слезы, сказала она.

Барабара, прикрыв один глаз, другим насмешливо посмотрела на прямую, как у девушки, спину Венеции, – Меня не разжалобишь! Я, черт возьми, говорю из лучших побуждений. Я горой за тебя, Венеция, и ради тебя пойду на все. Ты самая милая и искренняя женщина, которых я когда-либо знала. Я не могу не восхищаться тобой. Но я отказываюсь вести себя как другие и говорить тебе в лицо: «Как это все мило!», и при этом шушукаться за твоей спиной.

Венеция резко обернулась и спросила:

– Так о чем же они шушукаются?

– Голубушка, я пришла не для того, чтобы пересказывать сплетни. Ты, черт возьми, сама прекрасно знаешь, насколько люди лицемерны… они обожают льстить тебе в лицо, а за спиной говорить разные гадости. Лично я желанный гость во многих приличных домах, хотя абсолютно уверена, что, когда за мной закрывается дверь, мне начинают перемывать косточки. Разве не так?

– Да, ты не лицемерка, но, мне кажется, тебе не следовало бы говорить, что я не должна выходить замуж за Майка.

Барбара нахмурила брови и загасила сигарету в пепельнице.

– О, Боже, ты ставишь меня в трудное положение.

– Ну, если ты хочешь оставаться до конца честной, скажи что ты имеешь против Майка?

– Я плохо его знаю.

– Значит, ты не вправе судить о нем, – сказала Венеция. – Но я знаю его достаточно.

– Ты же не испытываешь к нему неприязни?

– Ничуть. Это невозможно. С ним весело. Он бесподобно танцует. Я встречалась с ним на двух-трех вечеринках и, доложу тебе, – он возбуждает. К тому же у него чертовски красивое лицо.

– Позволь тебе сказать, что я тебя не понимаю.

Барбара посмотрела в упор на подругу.

– Послушай, милочка, ты хочешь знать правду – так знай. Я ничего не имею против его молодости, хотя лет через десять ты почувствуешь, что выдыхаешься рядом с этой динамо-машиной… Сейчас ты выглядишь как картинка и тебе больше тридцати не дашь. Я даже нисколько не сомневаюсь, что он будет любить тебя какое-то время, но, насколько и разбираюсь в мужчинах, Майк Прайс – эгоист высшей пробы и пустозвон. В первую очередь он будет думать о Майке Прайсе, а во вторую – о Венеции. Вот мое мнение. Ты говоришь, ему тридцать три. Так вот, он ведет себя так, словно вчера окончил Оксфорд, О да, он может быть хорошим брокером, и ты можешь представить мне кучу доказательств, что он уравновешенный и трудолюбивый человек, но серьезности в нем ни на грош… Он по натуре плейбой.