— Не трогайте ничего, — резко ответила она, — все великолепно.

— Как пожелаете. Я подумал, что для сегодняшнего бала…

— Я в трауре, — быстро среагировала Надин.

— Мои соболезнования, мадам, — мастер явно обрадовался, что не допустил бестактность.

— Я не могу бывать на балах.

— Разумеется, мадам. Это так печально, — тихо сказал парикмахер. — Особенно грустно, когда приходится пропустить такой бал. Принцесса Мари-Бланш впервые приглашает гостей в свой замок после смерти мужа. Вот почему у нас сегодня так много посетительниц. Говорят, что это будет самый пышный праздник после бала у барона де Реде.

— Да, тот вечер удался, — механически ответила Надин. Принцесса Мари-Бланш? Значит, ее роман с Филиппом длился даже в то время, когда принц умирал. Он продолжается и сейчас. Иначе почему бы ей было не пригласить на этот бал Надин, своего близкого друга? Единственное возможное объяснение: Филипп будет выполнять роль неофициального хозяина дома. Странно, что до Надин не доходило никаких слухов, ведь именно Мари-Бланш задает тон в парижском обществе. Если она велит танцевать, все танцуют, если она приказывает отправиться за пятьдесят миль от Парижа в деревню на бал, все едут туда и считают себя избранными счастливчиками. Но что нашла Мари-Бланш в Филиппе Дальма?

Надин смотрела на свои подведенные глаза в зеркале и пыталась вспомнить всех свободных мужчин среднего возраста в Париже, которые были бы очаровательными, симпатичными, хорошо одетыми, гетеросексуальными, хорошо танцевали, умели играть в карты, неплохо справлялись с пони и клюшкой для поло и кого обожали бы все хозяйки светских салонов. Кроме Филиппа, она знала троих, нет, четверых, если считать Омара Шарифа. А сколько свободных женщин, гораздо богаче Надин, отчаянно нуждались в таком спутнике, не говоря уж о муже? Десятки. Несколько десятков. У Надин екнуло сердце. Ей показалось, будто рот наполнился затхлой пылью, и в животе полыхнула боль, какой она никогда не испытывала. Словно огненная крыса пожирала ее внутренности.

Нет, она ничего не слышала о Мари-Бланш и Филиппе. Она вообще не была в курсе светских сплетен, потому что ее никуда не приглашали. Если выбирать между принцессой Мари-Бланш и Надин Дальма, люди, разумеется, выберут принцессу. Надин и сама бы так поступила. Какие тут могут быть сравнения!

Вручая чаевые месье Александру — невероятные, огромные чаевые, он даже не сумел скрыть удивления, — Надин думала только об одном: как удачно, что сегодня она надела черный костюм. Отныне она станет носить только черное. Найдет небольшую парикмахерскую у самого своего дома, где не встретит своих друзей. Вернее, знакомых. Друзей у нее нет. Она станет носить траур по своему отцу и решать, что делать дальше со своей жизнью, в которой ее будут называть бывшей помощницей Жана Франсуа Альбена и бывшей супругой Филиппа Дальма. Ведь кто такая Надин? Кому до нее есть дело?

Надин шла по улице, оглядываясь в поисках такси. Она не увидела свободную машину, потому что ее внимание привлек огромный заголовок из «Франс суар» на прилавке газетного киоска: «Фов Люнель. Станет ли она носить фамилию своего отца, художника Мистраля?» Неужели кому-то есть дело до того, что станет делать этот ублюдок, эта самозванка, шлюха подзаборная? Почему с ней носятся так, будто она единственная дочь Мистраля? «Я, — хотелось закричать Надин во весь голос, чтобы услышали прохожие, — это я дочь Мистраля!»

Фов поселилась в гостинице «Монастырь» в Вильнев-лез-Авиньон, а когда та в ноябре закрылась на зиму, переехала в Авиньон, в отель «Европа».

Однажды утром, когда ноябрь уже подходил к концу, она отправилась в Фелис во взятом напрокат «Пежо», чтобы до исхода дня решить наконец, что делать с «Турелло».