Он никогда в жизни не владел домом, и желание иметь собственный дом, знакомое любому человеку, никогда прежде не закрадывалось ему в душу. Ему хватало впечатлений, когда он осматривал фермы Прованса. Мистраль понимал, что именно это жилье было единственно возможным для него на этой земле. Он испытывал эстетическое удовлетворение, не испорченное желанием обладать. Но стоит ему переступить порог этой фермы, и он изменится навсегда.

— Хорошо, — согласилась Кейт, уважая его желание.

Они с Мистралем были очень похожи в том, что не хотели слышать того, о чем не хотели знать.

В течение следующей недели они еще четыре раза возвращались на заброшенную ферму, но Кейт ни разу не повторила своего предложения, хотя преклонение Мистраля перед этим местом буквально выводило ее из себя. Он влюбился в этот старый дом, ревниво повторяла она про себя, обхаживает его, как будто несговорчивую женщину, бродит вокруг, словно больной от любви подросток. Жюльен сидел в кафе, играл в шары и гулял вокруг фермы. Больше он не делал ничего. Когда же он снова начнет писать?

Они сидели в кафе в Фелисе, когда Жозеф Бернар задал Мистралю вопрос:

— Ты говорил, что ты художник. Мы тут видели разных художников. Но они не рисуют ничего, кроме природы. Я-то думаю, что художник должен уметь рисовать людей так, чтобы они были похожи на себя. Что ты на это скажешь?

— Не каждый художник может написать портрет, Жозеф. И не каждый портрет выглядит точно так, как тот, кто на нем изображен. Или так, как человеку кажется, что он выглядит со стороны.

— Я так и думал, что ты начнешь нести всю эту чушь, — ответил Жозеф, и на его открытом лице появилось выражение явного разочарования. — Значит, ты не можешь нарисовать меня таким, каким я вижу себя в зеркале?

— Может, да, а может, и нет. Но я точно могу сделать кое-что, чтобы заставить тебя улыбнуться. — Мистраль взял со стойки карандаш и оторвал листок бумаги от блокнота, где записывали свои результаты игроки в карты. — Ну-ка погляди? — Несколькими крупными штрихами он нарисовал карикатуру на Бернара. Этим даром он владел с юности, и карикатуры всегда очень легко ему давались.

— Кто же это еще, если не я! Мой большой нос и все остальное! — Жозеф Бернар расхохотался. — А теперь изобрази Анри, пока он не нализался!

Он схватил старика-фермера за плечо и силой усадил перед Жюльеном. Потом оторвал еще лист бумаги и положил его на стол. Очень скоро вокруг Мистраля собралась толпа, все просили его нарисовать карикатуру на них и спорили друг с другом, словно школьники, пытаясь не пропустить лезущих без очереди.

«Вот это да, работа так работа, — говорили они между собой. — И выглядишь как в жизни, и нарисовано за минуту. Просто волшебство какое-то»! Каждый разглядывал собственную карикатуру и ломал голову, как это художнику удалось такое? Те, кто жил рядом с кафе, сбегали домой, чтобы привести жену и детей. Скоро Мистралю пришлось взять еще один карандаш, за ним следующий. Они очень быстро становились тупыми, но ничто не могло остановить легких движений его талантливой руки. Наконец в Фелисе не осталось ни одного жителя, который не получил бы свою карикатуру. Теперь им было что разглядывать за ужином, выслушивая дружеские шутки.

Было уже почти семь часов, когда Мистраль и Кейт отправились обратно в Вильнев. Сердце Жюльена переполняла благодарность, и он не хотел разговаривать. Карикатуры, простое развлечение для вечеринок, он уже забыл, как легко это у него получалось. Благодарение небесам, карикатуры вернули ему способность творить. У него покалывало пальцы от желания побыстрее взяться за кисть, ему не терпелось вновь ощутить запах масляных красок на палитре, перед его глазами теснились образы, которые так и просились на полотно.