Государственная машина крутилась по инерции, а стоявшие у власти вельможи вели интриги, в которых уже не было никакого политического смысла, а один личный или семейный интерес.

С помощью Ивана Долгорукого юный царь изведал отраву разгульной жизни и со всем пылом подростка, желавшего казаться взрослым и самостоятельным, предался развлечениям, охоте, ночным кутежам, предоставив родственникам своего любимца заниматься государственными делами.

А Долгорукие между тем не теряли времени зря. Три места в Верховном тайном совете заняли трое Долгоруких: князь Василий Лукич, князь Алексей Григорьевич и князь Михаил Владимирович. Но из остальных членов Верховного совета фактически только один князь Дмитрий Михайлович Голицын смел иметь свое мнение, двое других — канцлер Головкин, дряхлый и трусливый старик, и вице–канцлер Остерман, бывший воспитатель царя, — в счет не шли.

Старший брат Антиоха, Константин Кантемир, женился на дочери князя Дмитрия Михайловича Голицына. Голицын отличался необыкновенным корыстолюбием. Он занялся имущественными делами зятя и добился того, что, во исполнение завещания молдавского господаря, единственным его наследником был признан князь Константин, который не пожелал ничем делиться с братьями и сестрой и предпочел не поддерживать с ними никаких отношений.

По этой причине Антиох теперь вынужден был обходиться весьма ограниченными средствами и жить, главным образом, на свое офицерское жалованье.

Старый кантемировский дом у Покровских ворот — каменный, двухэтажный, похожий на бастион, безо всяких украшений и лепнины, как строили в начале века, — фасадом выходил на улицу, а флигелем и надворными постройками примыкал к ветшающей, но все еще могучей стене Белого города.

По трем каменным ступенькам Антиох поднялся на крыльцо с каменными балясинами и стукнул кулаком в глухую дубовую и крепкую, как ворота крепости, дверь.

За дверьми послышалось движение.

— Кто там?

— Это я. Открывай, Карамаш.

Движение за дверьми усилилось. Загремели замки и засовы. Наконец дверь приоткрылась, и показалась голова старика слуги.

— Ваше сиятельство, сестрица–то заждалась…

Антиох вошел в обширные пустоватые сени. А старик, запирая замки и накладывая засовы, приговаривал:

— Живем ровно в занятом неприятелем городе… Мужиков–воров полно, и господа знатные не лучше… Нынче в обед, говорят, заявился Иван Долгорукий со своими молодцами к князю Трубецкому, хозяин чем–то не угодил им, так они старика из окна выкинули…

— Где сестра? — спросил Антиох, раздевшись.

— Княжна в гостиной… Сейчас посвечу, у нас темновато — свечи–то дороги…

Княжна Мария, одетая в темное старенькое платье, очень похожая на брата чертами и мягким выражением лица, бросилась навстречу Антиоху и, наклонив его голову, поцеловала в лоб.

— Здравствуй… Я сейчас так испугалась… Проезжал Долгорукий с прихлебателями. Ну, думаю, как придет ему фантазия заглянуть к нам. Ночь–полночь скачет по городу, врывается в дома, дебоширит. И нет на него никакой управы…

— Нынче все в руках Долгоруких, — сказал Антиох. — Нынче они, а не государь правят Россией.

— Они да еще беда наша — тесть братца Константина — князь Дмитрий Михайлович Голицын.

— Князь — общая беда, не только наша.

— Нам хуже всех приходится. Вон ты даже вынужден ходить пешком.

— Скажу в утешение пословицей: «Али я виновата, что рубаха дыровата?»

— Брат поступил бесчеловечно, — вздохнула княжна.

По ее тону можно было понять, что это постоянно занимает ее мысли.

Антиох, желая кончить неприятный для него разговор, достал из внутреннего кармана камзола несколько листков.