Был и другой претендент на роль отправителя, и, наверное, Лизе следовало подумать о нем прежде всего. Цветы он посылал и раньше. Отчего то особенно любил багрово алые розы с такими острыми шипами, что ее пальцы они кололи до крови, едва стоило прикоснуться. Лиза поежилась. Мысли об этом господине не вызывали у нее ничего, кроме досады, тоски и почему то страха, природу которого она объяснить себе не могла. Порождал страх каждый его визит, каждое предельно вежливое слово, обращенное к ней, каждый взгляд – холодный и пронзительный. Такой же колючий, как шипы на его чертовых розах.

Если цветы действительно от него, то дело плохо.

Это значит, что он не желает понимать ни намеков, ни прямых отказов – а ведь в последнюю их встречу Лиза вполне однозначно попросила его более к ним не ездить. Лизу в прямом смысле слова бросало в дрожь при мысли, что следующий его разговор состоится тет а тет с ее отцом и что, устав ходить вокруг да около, он возьмет да и попросит Лизиной руки!

Что станет делать батюшка?

Не выдаст же он ее замуж насильно? Наверное…

Хотя в то, что отец решится отослать ее в Петербург три года назад, Лиза тоже не верила – и что? До чего ужасно, когда не можешь распоряжаться собственной судьбой!

– Позвольте цветы в воду поставлю, Елизавета Львовна?

Обыденный вопрос горничной все таки выдернул Лизу из пут собственного воображения, в котором она уже составляла план, как сбежать из дома под покровом ночи – лишь бы не достаться ненавистному поклоннику.

– Не нужно в воду, Марфа, – небрежно отталкивая коробку, ответила Лиза. – Унеси куда нибудь с глаз, а лучше и вовсе выброси.

Горничная растерянно хлопнула ресницами, но, зная нрав барышни, возразить не решилась. Потянулась за коробкой и тут же ахнула:

– Да тут записка, Елизавета Львовна! Вместе с запискою, что ли, выбросить?

Клятая близорукость! Лиза наклонилась, почти нырнув в коробку, и в самом деле увидела крохотный бумажный прямоугольник, затерявшийся среди таких же белых лепестков. А на обратной стороне и не самый короткий текст, написанный мелким убористым почерком.

Но более всего Лизу поразила подпись – Алекс Риттер.

Забавно.

Вот уж от кого она не чаяла получить цветы, так это от него. В записке Алекс извинялся за вчерашнюю выходку – глупый и мальчишеский побег из клиники; выражал надежду, что Лиза не обиделась, и настоятельно просил их с отцом отобедать сегодня у них.

Забавно. И к чему это все?

С Алексом они были знакомы уже года три, кажется. Да, ровно три года и два месяца: в декабре 1890 го, когда отец отправил ее в столицу, к петербургской тетушке, «набираться ума и манер», они с Алексом были представлены друг другу на каком то рождественском балу. Петербургская тетушка, жеманно прикрываясь веером, настоятельно советовала ей обратить внимание на молодого офицера, который только что был произведен в штабс капитаны гвардии и имел все шансы сделать блестящую карьеру. Ну а кроме того, офицер принадлежал по отцовской линии к старинному дворянскому роду, а по материнской был практически их соседом. Матушка Алекса родом из Екатеринбурга, где ее отец владел недвижимостью, заводом и двумя железными рудниками. Словом, господин Риттер женихом был завидным – не говоря уж о том, что и внешне весьма недурен. Молод, высок, с великолепной военной выправкой, густой темно русой шевелюрой и дерзким, полным жизни и веселья взглядом.

Не заметить Алекса Риттера было сложно.

А к концу же того вечера Лиза, как и прочие, питавшие в отношении его надежды девушки, наблюдала, как Риттер ни на шаг не отходит от какой то начинающей певички, приглашенной для развлечения гостей. Певичка слегка фальшивила, когда пела, зато имела огромные бездонные глаза и пышные кудри, выкрашенные в пошлый рыжий цвет.