— Могу себе представить ваши чувства, — сказал Савелий, уже не понаслышке знавший, как мучительно сознание бессилия.

— Можно сказать, меня отчасти утешало то, что баланс Добра и Зла во всей многовековой истории человечества почему-то всегда склонялся в пользу Зла. Причину этого я никогда не мог понять. Списывать это исключительно на плодотворную деятельность Шакала было бы глупо.

— Но тогда в чем же дело? — Савелий сам нередко размышлял на эту тему.

— Загадка эта для меня пока так и осталась загадкой. Возьмите все крупнейшие религии — христианство, ислам, буддизм. Ни одна из них не учит Злу, а призывает к Добру и Милосердию. Ведь и в коммунистической идее, несмотря на те абсурдные воплощения, которые она получала и получает, тоже есть немалая привлекательность. Согласитесь, разве плохо жить в обществе, где нет алчности, подлости и неравенства?

— Ничего не имею против, — кивнул Савелий.

— Еще бы. Другое дело, что к искомому Добру нельзя идти путем Зла, то есть цель не оправдывает средства. Насильно загонявшие народ в счастливое будущее коммунисты не были оригинальны. Примерно так же миссионеры-христиане распространяли свою веру среди язычников. Да и в расправах с инакомыслящими коммунисты не были пионерами. Святая инквизиция задолго до них сжигала еретиков на кострах. Как вы думаете, Савелий Кузьмич, почему человечество так легко всегда следует Злу?

— Трудно сказать так с ходу, — ушел от ответа Савелий.

— Я много лет ищу ответ на этот вопрос, но так и не преуспел, — печально сказал Широши, который был явно настроен на философский лад.

Савелий приготовился к его новому долгому монологу, в котором надеялся услышать хоть какие-нибудь конкретные сведения о своем похитителе. Но тут в уже наступившей тропической темноте в стороне пристани возникла какая-то суета. Один из стоявших там катеров, форсируя мотор, умчался в непроглядную темень, сгустившуюся над морем, слышались возбужденные голоса. На террасе появился Рам, который на непонятном языке начал что-то докладывать Широши. На лице последнего отразилась озабоченность. Рам бегом отправился на пристань.

— Что случилось? — естественно, спросил Савелий.

— Возникли некоторые непредвиденные обстоятельства, о которых мы очень скоро узнаем.

Широши замолчал, закрыв глаза. Ничего не говорил и Савелий, пытаясь разглядеть во тьме, что происходит на пристани. Минут через пятнадцать катер вернулся, и запыхавшийся Рам принес Широши видеокассету.

— Давайте ее посмотрим вместе, Савелий Кузьмич, она к вам имеет большее отношение, чем ко мне, — сказал Широши, приглашая собеседника проследовать за ним в дом. — Шакал послал мне последний привет — один из моих людей убит в Москве его агентами. Это резко меняет дело и заставляет вносить корректировки в мой план… Но прежде давайте посмотрим кассету.

На экране появился родной российский пейзаж. Какое-то зимнее шоссе, на его обочине разбитые машины. Неподалеку от дымящихся остовов машин валялись трупы. Камера дала силуэты нескольких человек, бродящих по этому трагическому полю брани. Потом взяла крупным планом чье-то нахмуренное, опечаленное лицо.

— Андрей, — только и выдохнул Бешеный, моментально узнав обычно веселое и доброжелательное лицо своего закадычного приятеля и кровного брата.

— Да, ваш друг Ростовский, — подтвердил Широши.

Савелий весь напрягся и с открытой неприязнью взглянул на собеседника, который единственный нес вину за то, что Бешеный сейчас находился на острове, а не рядом со своим другом.

— Ростовскому грозит опасность?

— Не скрою, грозит.