Луис Ламур. След кайова
Лейтенанту Эмброузу Фримену, моему прадедушке, лишившемуся скальпа после стычки с индейцами сиу в Дакоте, в 1863 г.
Глава 1
Наша команда «Тамблинг Б», из суровой страны Биг-Бэнд, перегоняла три тысячи голов молодых длиннорогих волов. Она состояла из хорошо вооруженных, отчаянных бойцов на лошадях, которые гнали мясо, дававшее жизнь многим городам. Гнали в холод и жару, сквозь пыль, град и молнии, отбиваясь от кайова и взбесившихся стад, оставляя мертвых команчей в их родной высокой траве. Они боролись и трудились, не покидая седла до последнего вздоха. Над их могилами не звучали гимны, после них оставались только пустое седло в продуктовом фургоне да еще один ночной пост без дозорного. А память? Разве можно ей доверять? Двух погонщиков нам пришлось похоронить к северу от Красной реки и одного в долине Наций. Четвертый остался в степях Канзаса, перемолотый тысячей острых копыт. Двое пали от ружей индейцев, хотя и команчи пели поминальные песни при свете молодой луны, и кайова в своих хижинах оплакивали воинов, погибших от винтовок ковбоев. Но несмотря ни на что, мы продолжали двигаться по трое и Кэйт Ланди по-прежнему сидела в своем армейском санитарном фургоне. Когда же приходилось брать в руки оружие, глухой звук ее карабина эхом отзывался на наши выстрелы. Небольшой городишко, к которому мы подошли, располагался прямо-таки у черта на рогах. Его составляли десять домов в северной части улицы и семь — в южной. Загоны для скота находились на востоке, Бут-Хилл — поднимался на западе. На южной окраине ютились лачуги девиц сомнительного поведения, а на северной красовались добротные усадьбы респектабельных бизнесменов. Туда не разрешалось ступать ни одному погонщику. Поставив стадо отдохнуть на чахлой траве за железной дорогой, прежде чем выехать в город, все парни как один почистили ружья, сполоснули шеи и стряхнули пыль со шляп, потом загнали пятнадцать крепких лошадей в стойло и еще пятнадцать лучших оставили у заставы. Кое-кто брался за такую работу исключительно из-за денег, но встречались и другие, упоенные только им понятной неукротимой романтикой, те, в которых жила неподдельная любовь к приключениям. Необузданными и суровыми были люди, клеймившие скот «Поваленной литерой Б». Только двоим из нас перевалило за тридцать, мне и повару стукнуло тридцать пять, а некоторым не исполнилось еще и двадцати. Наше появление в городе означало заработок для девиц с панели и бойкую торговлю спиртным для трактирщиков; коммерсанты с опаской поглядывали на тощих, смуглолицых молодых дикарей и терпели их внезапное вторжение исключительно ради денег, которые они приносили. Я совершал свой пятидесятый перегон и помню, как зарождались и развивались города на трассе из небольших огороженных участков, крошечных поселков и других городов, терявших свое лицо. Но видеть мне довелось и конец одного из таких городков, не оставившего после себя ничего, кроме шрамов на земле, быстро залеченных растительностью прерии. В тот год молодому Тому Ланди исполнилось девятнадцать, ровно столько, сколько каждый мог пожелать себе, но он еще не успел оставить свое сердце ни одной девушке там, в Техасе. Он был единственным среди нас, кто подался на север за мечтой, ибо искал девушку. Не такую, с которой хорошо только в минуты страсти, а такую, с которой можно вести долгие беседы под луной, как и он жаждущую ослепительной красоты молодой чистой любви, способную понять и оценить его пылкую поэтическую натуру. И я, который не впервой ехал рядом с ним, видел, как он рос и из мальчика превращался в мужчину, лучше всех знал, что с ним происходит, поскольку мое сердце пело свою собственную песню любви под аккомпанемент лошадиных копыт, а в душе звучали те же самые нежные и трепетные бубенцы. Девушка стояла на веранде перед лавкой, и из-под руки разглядывала нас, чинно въезжавших в город, и вдруг солнце золотым зайчиком заиграло в ее волосах, а взгляд юной красавицы упал на Тома. |
