|
Магистр решил идти до конца. Но зато я смогу пронести Саламандру в Тампль и спасти Жака де Моле. Огонь не тронет его под действием талисмана. — Отец Франсуа, я провожу Вас до Тампля. Магистр и командоры находятся в нижней часть донжона Старого Тампля, я объясню, где искать, — глаза Шарля горели. Не так просто идти, когда с собой два талисмана. Черепаха со змеей, висящая на груди и спрятанная в кармане плаща Саламандра. От накопившейся усталости, месяцами дышавший сыростью катакомб и подвалов, капеллан отец Франсуа пошатывался под промозглым небом Парижа. Холодный мартовский ветер задувал под полы сутаны и складки плаща. Башня Тампля — самое высокое здание Парижа, была видна со всех сторон. Глубокой ночью двое путников остановились недалеко от крепостной стены. Слева плескала волнами о дамбу неуютная Сена. — Все, дальше я сам, — отец Франсуа поблагодарил Шарля и усмехнулся. — Не волнуйся, время арестов прошло, вокруг Тампля сейчас нет ищеек. Я возьму в руки крест, чтобы братья не приняли меня за беса. Мужайся, сын мой, скоро Париж станет свидетелем великого чуда! Капеллан похлопал Шарля по плечу и направился к стенам Тампля. Секунда — и он как вода, попавшая на песок, словно растворился в камне. *** Род людской всегда скор на расправу. Уже в полдень восемнадцатого марта на Камышовом острове напротив королевского дворца соорудили помост с высоким столбом посередине. Толпы людей обступали набережные и берега, пытаясь разглядеть представление. Кто-то хохотал, кто-то, пользуясь моментом, втридорога продавал с лотков подогретое вино и пирожки. Были и такие, кто не таясь, плакал. С набережной и из окон королевского дворца было хорошо видно, как широкая лодка подвезла двух седых бородатых людей к небольшому острову. Стариков вытолкали на берег. Их руки были связаны за спиной, потому от толчков и ударов старики постоянно теряли равновесие и спотыкались. Во второй лодке подплыло еще несколько людей в сутанах. По бурому цвету их одеяний легко распознавались инквизиторы — псы Господни. Обвиняемых в повторной ереси возвели на помост и прикрутили к столбу. Под него солдаты и сервы все утро укладывали тугие вязанки сухих сучьев и поленьев, для верности поливая смолой. — Финита ля комедия! — с грустной усмешкой произнес Филипп. — Ведь я столько раз давал шанс этому болвану. Из окон королевского дворца происходящее было видно как на ладони. Вышедший вперед инквизитор развернул пергамент и долго зачитывал постановления суда. Привязанному к столбу беспомощному Великому Магистру кто-то надевал шутовской шлем с бесовскими рогами. Наконец, пламя, перенесенное от зажженного факела, перебежало на вязанки хвороста, затрещало и стало жадно пожирать сухие сучья, все ближе подбираясь к человеческим пяткам. Потянул едкий дым. Когда огонь лизнул стопы ног Магистра и полы изодранной туники начали тлеть, а волосы на ногах затрещали и свернулись буро-черными крошками, Жак де Моле выгнулся от боли и закашлял. Командор Жоффруа удивленно повернул шею: — Что происходит, монсеньор?! Но в ответ из-под маски на него глянули красные глаза, от дикой боли полные слез, и Жак де Моле прошептал: — Прости меня, брат, но это не Саламандра! Затрещала борода и длинные, как у пустынных пророков, свалявшиеся волосы. Столб зашатался, раскачиваемый извивающимися в судорогах телами и сквозь застилавшие все вокруг клубы сизого дыма раздался пронзительный крик Великого Магистра: — Эй, Филипп! Папа Климент! Рыцарь Гийом де Ногарэ! Не пройдёт и года, как я призову всех вас на Суд Божий! Я призываю проклятие на ваши лживые головы и весь ваш род до тринадцатого колена! Слышите?! Я проклинаю вас! Больше ничего не было видно. Только дым, дым... Через несколько минут крики затихли. ЭПИЛОГ Среди тысяч пар глаз, внимательно следивших за разгоравшимся на Камышовом острове костром, была еще одна, наблюдавшая с верхнего этажа дома напротив Сены. |
