Лишилась ли она рассудка? Она молилась, как ей казалось, несколько часов. У нее начался своего рода бред. В это мгновение она все отдала бы, лишь бы тени вернулись, чтобы успокоить ее.
— Мой ангел, — тихо рыдала Аньес.
Внутренний вздох, похожий на ласковое прикосновение.
Клеман нашел Аньес, лежавшую на плитах общего зала. На мгновение его охватил ужас. В мозгу Клемана промелькнула мысль, что она умерла, и он бросился к ней. Но Аньес спала. Ребенок погладил тяжелые косы, уложенные вокруг головы, и позвал:
— Мадам?.. Пора просыпаться, мадам. Что случилось? Почему…
— Тише… Он пришел. Это Зло отдало меня в его руки. Ты должен немедленно уехать, Клеман.
Она пресекла возражение, готовое, как она чувствовала, слететь с уст Клемана, и твердо сказала:
— Это приказ, и ты обязан подчиниться.
Смягчившись, Аньес продолжила, по-прежнему сидя на полу:
— Сделай это из-за любви ко мне. Началось инквизиторское расследование.
Глаза Клемана расширились от ужаса, и он задрожал:
— Боже мой…
— Замолчи и слушай меня. Произошло нечто из ряда вон выходящее, настолько необычное, что я даже боюсь тебе об этом говорить, поскольку сама пребываю в таком смятении духа, что мне не удается собраться с мыслями.
— Что, мадам, что?
— Присутствие, вернее, несколько присутствий… Это так сложно описать. Уверенность, что меня поддерживает некая благожелательная сила.
— Бог?
— Нет. Кто бы это ни был, они вдохнули в меня уверенность, энергию, которая мне говорит, что я могу оказать сопротивление этому вредоносному существу, инквизитору, некому Никола Флорену. Он… Он воплощение худшего, Клеман… Как бы тебе сказать… Эд — плохой, но этот — проклятый. Ты должен исчезнуть, потому что ты, который был все эти годы моей силой, теперь стал моей самой большой слабостью. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Если этому человеку удастся убедить суеверных безумцев, которых он выберет судьями, что ты инкуб, твой юный возраст не спасет тебя, напротив. Если он обнаружит, что мы скрывали твой истинный пол, будет еще хуже. Они сочтут его логику железной, потому что ты ребенок еретички. А затем они согласятся со всем, во что это чудовище заставит их поверить. Надо, чтобы ты уехал, Клеман. Ради меня.
— А Матильда?
— Я попрошу аббатису Клэре приютить ее на какое-то время.
— Но я могу вам… — попытался убедить Аньес Клеман.
— Клеман, умоляю тебя! Помоги мне: уезжай. Уезжай как можно быстрее.
— Это действительно для того, чтобы помочь вам, мадам? Не хотите ли вы просто защитить меня?
— Я хочу защитить нас, нас всех.
— Но куда я пойду, мадам?
Сначала ответом ему была горькая улыбка.
— О… Это правда, никто не поторопится протянуть нам руку помощи. Единственная защита, на которую я могу надеяться — это защита графа Артюса. Но я не знаю, согласится ли он помочь мне, чтобы защитить тебя. Если он откажет тебе, испугавшись последствий, беги, неважно куда. Поклянись мне в этом своей душой. Поклянись!
Клеман немного поколебался, но потом уступил перед ее настойчивостью.
— Клянусь.
Аньес прижала ребенка к себе. Он уткнул лицо в ее шелковистые волосы, пахнувшие розмариновой водой. Клеман чувствовал такое стеснение в груди, что ему хотелось разрыдаться, еще крепче вцепиться руками в свою даму. Казалось, силы оставили его. Без нее он погибнет, без нее он не знал, в какую сторону следовало идти. Ради нее он был способен на все, и он это знал. Но огромная пустота, которая постепенно, по мере того как Аньес говорила, заполняла его душу и леденила тело, лишила Клемана возможности думать. |