Марино торопливо идет со стоянки, пересекает, разбрызгивая мутную жижу, глинистый участок, поскальзывается и с трудом удерживается на ногах. Натужный хрип прорывается наружу, и вслед за хипом идет рвотный позыв. Его скрючивает, изо рта хлещет бурая блевотина. Он дрожит, задыхается и уже ждет смерти, когда чувствует ее руку на локте. Эту сильную руку он узнал бы где угодно.

– Идем, – негромко говорит Кей. – Давай вернемся в машину. Все в порядке. Обопрись на меня и, ради Бога, смотри под ноги, или мы оба шлепнемся в грязь.

Марино вытирает рукавом влажные губы. Слезы подступают к глазам. Он заставляет себя идти, медленно переставляя ноги, цепляясь за нее и вглядываясь в мутное кроваво-красное поле битвы, окружающее превращенное в руины здание, где они впервые встретились.

– Что, если я изнасиловал ее, док? – бормочет он, превозмогая тошноту. – Что, если я это сделал?

Глава 29

В комнате отеля очень жарко, и Скарпетта уже отказалась от попыток переустановить термореле. Она сидит в кресле у окна и смотрит на лежащего на кровати Марино. На нем черные рабочие штаны и черная футболка. Бейсболка на комоде, черные ботинки на полу.

– Тебе необходимо поесть, – говорит она из кресла у окна.

Забрызганный грязью черный нейлоновый мешок стоит рядом, на ковре. Пальто с перепачканными глиной полами переброшено через подлокотник другого кресла. Входя и выходя из комнаты, Скарпетта оставила на полу грязный след, и комочки грязи ассоциируются у нее с местом преступления, потом мысли перескакивают на Сьюзен Полссон и ее гостиную, где в последние двенадцать часов, возможно, произошло преступление.

– Не могу я есть. Даже смотреть на еду не могу, – отзывается с кровати Марино. – Что, если она пойдет в полицию?

Скарпетта не собирается питать его ложными надеждами. Она даже не может просто поддержать его, потому что ничего не знает.

– Можешь сесть? Так будет лучше. Собираюсь кое-что заказать.

Скарпетта поднимается с кресла и, оставляя очередную дорожку из сухих комочков глины, подходит к телефону. Найдя очки в нагрудном кармане жакета и водрузив их на кончик носа, она изучает телефон и, не обнаружив номера обслуживания, набирает «ноль». Оператор переключает ее на обслуживание.

– Три большие бутылки воды. Два горячего чая «Эрл грей», тосты и овсянку. Нет, спасибо. Этого достаточно.

Марино заставляет себя подтянуться повыше и подкладывает под спину подушки. Кей возвращается к креслу и садится, чувствуя, что он наблюдает за ней. Она устала и подавлена, и мысли ее – разбегающееся во все стороны стадо диких лошадей. Скарпетта думает о частицах краски и волосах с простыни из дома Полссонов, о пакетах с образцами, лежащих в нейлоновом мешке, о Джилли и трактористе, о Люси и Бентоне. И еще пытается представить Марино в роли насильника. Он и раньше совершал глупости из-за женщин. Смешивал личные отношения со служебными. Заводил связи со свидетельницами и жертвами. Обходилось ему это дорого, но не дороже, чем Марино мог себе позволить. Никогда еще ему не предъявляли обвинений в изнасиловании, и он сам никогда не беспокоился из-за того, что изнасиловал кого-то.

– Нужно постараться и разобраться во всем как следует, – начинает Скарпетта. – Чтобы тебе была ясна моя позиция, сразу скажу: я не верю, что ты изнасиловал Сьюзен Полссон. Проблема в том, верит ли она, что ты ее изнасиловал, или хочет, чтобы ты в это поверил. При втором варианте придется докапываться до мотива. Но давай начнем с того, что ты помнишь. С последнего, что ты помнишь.