Уложился он в какие-то двадцать минут. Но когда вышел из гостиницы, Виталина уже варилась в волейбольной гуще – в раздельном купальничке она распоряжалась своей мужской командой. Все мячи летели в неё, и она азартно принимала, подпрыгивая. При каждом прыжке полные груди аппетитно колыхались.

На пустовавшей прежде судейской вышке разместился бритоголовый мужчина с раскрасневшимся под полярным солнцем лицом. На вышку он забрался, должно быть, судить. Но, засмотревшись на прыжки Виталины, то и дело забывал объявить счёт.

Посёлок Тикси казался вымершим. Как всякий арктический посёлок, разнообразием архитектуры не баловал.

По центру, как положено, заасфальтированный пятачок с традиционным Лениным перед зданием советско-партийных органов и выцветшим плакатом на фасаде – «Никто не забыт, ничто не забыто. 1941–1945», за ним – Управление флотом Тиксинского морского порта – градообразующее сердце всего посёлка.

Далее Бероев, справляясь у редких прохожих, свернул на улицу Севморпути.

Идти пришлось вдоль двухэтажных домов: ядовито-жёлтых и ярко-синих, – стоящих на подзатопленных сваях. Как успел узнать Олег, в яркие цвета дома красят, чтобы зимой, в пургу, легче было различить собственный дом. А для верности и верёвки меж ними протягивают. Впрочем, красили, похоже, давным-давно, потому что штукатурка слезала по стенам хлопьями, будто старая змеиная кожа. Зато перед домами чья-то истомившаяся по красоте рука посадила низкорослые ивовые кустарнички вперемежку с жёлтым мытником.

А вот за следующим поворотом следов человеческой заботы не оказалось вовсе. У покосившихся заборов были навалены кучи слежалого мусора и грязно-серые ломти льда. Лёд в летней Арктике тает со скоростью три сантиметра в сутки и растаять полностью до новых морозов не успевает.

Исчезла и улица. То есть градостроительные границы её, обозначенные столбами, сохранялись. Но идти приходилось по самой серёдке, балансируя по дорожке из перевёрнутых ящиков, кирпичей и досок. Причудливую конструкцию проложили поверх слякоти, проступившей из вечной мерзлоты.

Бероев уж отчаялся разыскать здание общежития, когда при очередном повороте упёрся в дощатый барак, правая, покосившаяся сторона которого зияла гнилыми, без стёкол рамами. Зато над уцелевшей частью красовалась крупная, под стеклом табличка – «Общежитие Управления флотом ТМП». Внутри тёмного коридора потянуло запахом плесени и сыростью.

Коридор пустовал. Но в ближайшей от входа большой, на десяток панцирных коек, комнате сбились люди в свитерах и штормовках.

На скрип двери обернулись.

– Здравствуй, пропавшая экспедиция. Пол-Арктики облетел, тебя разыскивая, – с порога пошутил Олег. Хотя вид сваленного в беспорядке оборудования и скаток повода для веселья не прибавлял.

– Ещё денёк-другой – и впрямь пропадём. – Худощавый бородач подбросил в чадящую печь поленце.

Олег – общительный, улыбчивый – быстро перезнакомился со всеми. А вот начальника экспедиции товарища Потвина увидеть не довелось. Ему с усмешкой разъяснили, что Потвин, затолкав экспедицию в барак, сам поселился в гостинице. Поближе к начальству, чтобы «держать руку на пульсе».

– Как раз неделю и держит, – уточнил бородач. – Ещё две-три таких же недели с рукой на пульсе, и можно прямо из барака назад в Москву. Сезон вот-вот потеряем. В общем, в переводе с матерного, организация на грани провала.

В гостиницу Олег вернулся ближе к вечеру. Правда, с добычей. Как члену экспедиции ему выделили новенький комплект армейского оборудования.

Смеркалось. Волейбольный пятачок опустел. Зато в фойе гостиницы и в буфете стало многолюдно.

От администраторши Бероев узнал, что Иван Павлович Потвин размещен в полулюксе на втором этаже.