Итак — банальная любовница.

Директор комбината на минуту остался один в своём кабинете-зале. Весь день шли люди, собирались совещания, трещали телефоны. Сегодня был, как он называл, «день открытых дверей» — до семнадцати часов. И сейчас, приказав никого не пускать, Поликарпов вытянулся в кресле, включил вентилятор и с удовольствием закурил последнюю из двух сигарет, положенных ему на день. Работать предстояло до десяти вечера, и поэтому он не спешил, стараясь ни о чём не думать. Но не думать можно только во сне, да и то не всегда.

Как-то на комбинате сложилась такая обстановка с обрубщиками и слесарями, что хоть выходи на улицу и христа ради проси прохожих идти на комбинат. На улицу он не пошёл, а, расстроенный, лёг спать. И вот во сне начал думать легко и чётко — так и в кабинете не думалось. Он проснулся от удивления, сел в кровати, додумал всё до конца и тут же, часа в два ночи, позвонил Ватунскому. Выход был найден.

Из-за высокой обитой двери неслышно скользнула новая секретарша. Она что-то сказала, но Поликарпов не понял и махнул рукой. Она подошла к столу, покраснев окончательно. Хорошая девочка, ещё не испорченная всякими подношениями в виде конфеток, цветочков, сувениров, которые дают секретарю, имея в виду директора.

— Виктор Борисович, там хочет женщина к вам пройти.

— Я уже не принимаю.

— Она не уходит.

— Кто?

— Не называется.

— Не называется? Почему?

— Не знаю. Она странная, — добавила секретарша.

— А по какому вопросу?

— Говорит, по личному.

Директор поморщился — личным вопросом чаще всего называли квартирный. Он не принял бы её: должен быть порядок, но его слегка удивило, что она не называет себя.

Поликарпов кивнул. Секретарша пошла к двери простым шагом, не подчёркивая своих прелестей, хотя они у неё были. Директор смотрел вслед немного осовелым после трудного дня взглядом и думал, что таких скромных секретарей у него ещё не было.

Женщина вошла тут же и не встала, как обычно делают просительницы, у двери, а пошла прямо к столу через громадный кабинет. Директор выключил вентилятор, ткнул сигарету в пепельницу, поставил локти на стол и на сцепленные руки уложил своё широкое мясистое лицо.

— Здравствуйте, Виктор Борисович. Я пришла…

— Здравствуйте, — буркнул он. — Садитесь. Кто вы такая?

Секретарша оказалась права — женщина была странной, но вроде бы приличной. Уж чего-чего, а за двадцать шесть лет руководящей работы приличного человека он узнавал. Как и непорядочного.

— Я… я… никто.

Директор улыбнулся, и лицо его заходило буграми — такая посетительница оказалась ко времени, после трудной работы можно поговорить даже с «никто».

— Разные люди у меня бывали, а вот «никто» — первый раз.

— Я не могу вам назваться.

— О! Тогда нужно было прийти в полумаске или назначить мне свидание.

Женщина не улыбнулась, даже губы не дрогнули. Директор смотрел на неё, не испытывая никакой охоты говорить серьёзно, тем более что посетительница была средних лет, очень моложава, синеглаза и бела. Директор подумал, что она похожа на Василису Прекрасную. Впрочем, у Василисы могли быть и не синие глаза. Он считал, что вот таких глаз, как у этой таинственной незнакомки, синих до густоты, до мрака, в природе очень мало. Больше разведенно-голубоватых, чуть подкрашенных синевой.

— Виктор Борисович, неважно, кто я.

— Что же важно?

— Важно, зачем я пришла.

— А зачем?

Она поднесла сложенные руки к груди, потом ко рту, и опять он подумал, что вот, наверное, такими были древние славянки и вот так же подносили белые тёплые руки к груди в страхе перед татарином.