Здесь, по сравнению с миллионами поклонников, которых собирало каждое ее выступление, у Донны было всего два слушателя, но какие! Ее сын и человек, которого она любила.

И никогда еще ей не доводилось испытывать такого наслаждения от своей игры, как сейчас. Слыша звонкий смех Дерека, живо реагирующего на очередной ее экспромт, Донна впервые поняла весь смысл того, что делает.

Заживо погребенные в каменном склепе, без пищи, со смутной надеждой на то, что помощь обязательно придет вовремя, они еще имели силы весело подшучивать друг над другом, а это значило жизнь…

Ласково перебирая волосы Дерека, уснувшего у нее на коленях, Донна тихо переговаривалась с Сэмом. Соприкасаясь головами, они вспоминали свою юность, когда были полны надежд, смело смотрели в будущее и любили друг друга…

— Знаешь, — после недолгой паузы проговорила Донна, и в ее голосе послышалась ничем не прикрытая тоска, — так не хочется верить в то, что это конец. Мне вдруг вспомнилась Бренда. Теперь я понимаю, что ее пугала не сама смерть, а другое. Слишком рано, не вовремя. Столько еще не сделано… А Дерек? Как все-таки несправедлива жизнь!

Она беззвучно заплакала, и Сэм, догадавшись об этом по вздрагивающим плечам Донны, обнял ее и утешительно сказал:

— Все обязательно будет хорошо. Вот увидишь. Главное, нельзя отчаиваться. — Он замолчал, а потом, неожиданно рассмеявшись пришедшей ему в голову мысли, озвучил ее: — Шутка ли, исчезла сама Донна Диксон! И это тогда, когда она уже названа среди номинантов будущей «оскаровской» церемонии! Да голливудские боссы собственноручно разберут завал, чтобы сделать на этом деньги!

— Спасибо. — Донна улыбнулась и пожала ему руку. — Тебе всегда удавалось подобрать нужные слова, чтобы развеселить меня. Может, это покажется странным, но я рада, что ты здесь со мной.

— Я тоже, — отозвался Сэм.

Они замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. В наступившей тишине стало слышно тихое сопение спящего Дерека. И от этого на душе становилось как-то трогательно хорошо и располагало к откровенности.

— Почему у нас так и не сложилось? — неожиданно спросила Донна, повернувшись туда, где должно было, по ее расчетам, находиться лицо Сэма, как будто надеялась увидеть его глаза.

— Не знаю, — ответил он, правда, не сразу, а через некоторое время. — Наверное, так задумано.

— Кем, скажи? Я хочу знать, кто может быть так жесток по отношению к нам? За что? За какие провинности? — продолжала допытываться у него Донна.

— Возможно, мы сами. Любовь не терпит пренебрежения. Она случается не по желанию разума, а по велению сердца, и уложить ее в какие бы то ни было рамки невозможно. От этого любовь гибнет и всем становится только плохо.

— Всем становится плохо, — эхом повторила за Сэмом Донна и вдруг призналась: — Я часто думаю о «если бы».

— «Если бы»? — удивился он, не понимая, что она имеет в виду.

— Да. Это такая теория, которая однажды пришла мне в голову. Представь, насколько счастливее стала бы человеческая жизнь, не будь этих «если бы», — принялась рассказывать Донна. — Если бы я не уехала тогда от тебя, то мы бы поженились и были счастливы.

— Если бы ты не уехала, твоя мечта о кино так и осталась бы мечтой и мысль об этом до конца жизни мучила бы тебя, — возразил ей Сэм.

— Если бы не болезнь Бренды, она осталась бы жива, — привела Донна еще один веский, на ее взгляд, довод.

— Если бы Бренда не заболела, то я никогда бы не постучал к тебе тем дождливым вечером и у тебя не было бы такого сына, как Дерек, — тихо проговорил Сэм.