Она молчала в нерешительности, и тогда он добавил:
— Послушай, то, что я тогда говорил…
Элизабет опустила взгляд, челка упала на глаза.
— Это неважно.
— Важно. У нас был отличный день, а я его испортил. Позволь мне пригласить тебя на обед. — «Мне нужна компания, — думал Оливер. — Нужен кто-нибудь — кто угодно, чтобы отвлечь мысли от подслушанного разговора». Он протянул Элизабет руку. — Идем.
Ее ясные карие глаза смотрели недоверчиво, однако она позволила ему помочь ей подняться на ноги.
— Пожалуй, я бы выпила чашку чая.
Они пошли по Сент-Мартинс-лейн. Через несколько шагов Оливер заметил, что Элизабет прихрамывает и отстает.
— Что с тобой?
Ее лицо было бледно, губа закушена от боли.
— Мне больно идти, — попыталась улыбнуться она. — Я стерла все ноги.
— Обопрись на меня.
Он подставил ей плечо. Тяжесть ее тела была приятна. Оливер почувствовал себя более крепким, более взрослым. Элизабет споткнулась, и он обхватил за талию, не давая упасть. Потом вспомнил, что ключи от приемной отца все еще лежат у него в кармане, и после короткого размышления остановил такси.
День был праздничным, и в приемной никого не было. Запах этого места — дезинфицирующих средств и паркетной мастики — всегда вызывал у Оливера легкую тошноту. Окна были закрыты, вентиляция выключена. Оливер немного приоткрыл жалюзи, и пылинки заплясали в солнечных лучах.
— Что сначала, чай или ноги?
Элизабет тяжело опустилась в кресло.
— Решай сам.
Оливер открыл отцовский письменный стол и вытащил из нижнего ящика бутылку бренди.
— Это лучше, чем чай.
Налив солидные порции в два стакана, он протянул один Элизабет. Потом опустился на колени и расшнуровал ее туфли. Коричневые школьные туфли на низком каблуке. Когда он начал снимать носки, она ахнула от боли.
Оливер поднял глаза. Лицо Элизабет было бледным.
— Прости.
— Ты… не виноват.
Ноги Элизабет были стерты в кровь. Обычно, сталкиваясь с человеческими страданиями, Оливер испытывал отвращение, но сейчас его переполняло сочувствие.
— Выпей бренди, Лиззи. Я постараюсь не делать тебе больно.
— Мне почти не больно, — сказала она, задыхаясь после каждого слова. — Ты делаешь все очень хорошо. Наверное, в медицинской школе тебя учили оказывать первую помощь.
Он рассмеялся и взял кусок ваты.
— Вовсе нет. В медицинской школе нас не учат ничему полезному.
В одном месте носок присох к ране, и его пришлось отмачивать.
— Тебе это совсем не нравится? — спросила Элизабет после паузы.
— Что именно? — удивился Оливер.
— Учиться на врача.
— Да. — Он впервые признал это вслух. — Да, мне это совершенно не нравится.
Он отнес таз к раковине, вылил грязную воду и налил чистой.
— Тогда зачем ты это делаешь?
Оливер снова опустился перед ней на пол и сказал:
— Все мужчины в нашей семье были врачами. Мой отец, оба дедушки…
— Но это не значит, что ты должен быть врачом. Ты говорил родителям, что тебе не нравится эта профессия?
— Конечно, нет. — «Лучше бы она сменила тему», — подумал он.
— Почему?
— Потому что они… — В голове Оливера эхом отозвался голос матери: «Дорогой, как тебе не стыдно». В нем вспыхнуло острое, обжигающее чувство жалости к отцу. |