— Послушай, Данка, так нельзя, — заявила как-то вечером Полина, — ты совсем никуда не выходишь.

— Как не выхожу? Мы же только вчера с тобой гуляли по набережной.

— Набережная — это замечательно, только я не об этом. Сегодня мы идем в ресторан.

Данка рассмеялась — от души, чуть ли не в первый раз со дня своего второго приезда в Москву она так смеялась.

— Полька, да ты больная. Ведь выросла уже, а до сих пор ресторанами бредишь. Да что мне они, эти рестораны? Я же не вижу ничего.

— Ну и что, что не видишь. Слышишь ведь, чувствуешь, и вообще мне иногда кажется... Глупость, конечно...

— Продолжай, если уж начала.

— Мне иногда кажется, — решилась Полина, — что ты все видишь. Не то что ты обманываешь, просто у тебя какая-то удивительная, потрясающая способность чувствовать предметы и людей... Знаешь, мне иногда даже страшно становится. Посмотришь на тебя со стороны — такая уверенная...

— Это не способность. Я на самом деле чувствую предметы... Не знаю, как тебе это объяснить. На самом деле — как будто вижу. Это меня папа научил. Посмотрела бы ты на меня в первое время, как я о косяки ударялась...

— Ну да я не об этом. Давай куда-нибудь сходим. Вдвоем. Просто посидим, послушаем музыку, покушаем чего-нибудь экзотического, вина выпьем. А?

— Как хочешь, — вздохнула Данка, — мне все равно. Ты только причеши меня как следует.

— Гарантирую. — Полина расплылась в улыбке, Данка эту улыбку сразу почувствовала и улыбнулась в ответ:

— Ребенок ты, Полька. Двадцать три года — а ребенок.

Полина выбрала ресторан наугад — ей было все равно, куда идти. Конечно же, она и предположить не могла, что все закончится не так уж и приятно...

Они сидели за столиком вдвоем, играла тихая музыка, Полина наслаждалась — «оттягивалась», как она сама охарактеризовала свое состояние, глотая искристую, шипучую жидкость из длинного прозрачного фужера и отпуская редкие шуточки по поводу внешности одного из музыкантов. Данка чувствовала легкое напряжение — так обычно всегда бывало в новой обстановке, где все запахи и звуки были чужими, незнакомыми, а оттого, возможно, настораживающими и даже враждебными. Она вспоминала тот вечер — другой вечер в другом ресторане, когда напротив нее сидел человек, которого она видела... Которого она тогда полюбила и продолжала любить до сих пор.

— Я вчера звонила.

— Куда ты звонила? Ах да, по объявлению... Извини, я что-то задумалась. Ну и что?

— То же самое, — разочарованно ответила Данка. — Никто не может себе представить слепого репетитора.

— Согласись, это сложно. Брось ты свою бредовую идею, зачем тебе работать? Нам и так хватает.

— Я не могу вечно сидеть на твоей шее, Полина.

— Если дело только в этом...

— Не только в этом. Я же тебе уже говорила. Я себя человеком не чувствую. Понимаешь?

— Данка... милая, ну подумай сама, ведь и правда, ты — слепая... Прости, не обижайся. А с синхронным переводом — не получилось?

— О, это отдельная история. Милый мужчина, да только ему, как оказалось, нужна многофункциональная переводчица. — Данка грустно улыбнулась.

— Все они такие, — заключила Полина, — их только могила исправит. Мужики — одно слово.

— Не знаю...

— Зато я знаю. Поверь, у меня по части мужиков богатый опыт. И вообще — давай не будем о грустном. Такой милый вечер, такие милые лица...

— Ну, расскажи.

Полина улыбнулась — она очень любила играть в эту полуигру, рассказывать, описывать подруге то, что ее окружает. Она старалась, у нее получалось неплохо, и Данка уже много раз говорила ей, что та заменяет ей глаза на все сто процентов.