Удар отшвырнул князя на стол – полетела посуда, опрокинулся кувшин, заливая скатерть пурпурным вином.

Князь сполз на пол и замер.

Кривой оттолкнул Хорька, метнулся к столу, нашел среди посуды запримеченный нож, пощупал на ходу пальцем острие – лезвие хлипкое, но какое есть – и сунул за пояс…

Ну, Рык, и заварил кашу!

Сам Кривой не испытывал особого уважения к княжескому званию, но князя по роже, вот так просто, да еще в его собственном доме, в трапезной. Вот сейчас дружинники сбегутся на грохот…

Кривой схватился за лавку и поволок ее к двери. Неподъемная, зараза!

– Помоги, – крикнул он Хорьку.

Тот бросился к ватажнику. Вдвоем кое-как дотащили.

– Дверь вовнутрь открывается? – спросил мальчишка.

– А ты не посмотрел, когда мы проходили? Вот дал бы тебе сейчас по роже, чтобы смотрел по сторонам и запоминал. Вовнутрь она открывается, вовнутрь. Чтобы в случае чего закрыться можно было.

– Как мы сейчас?

– Как мы сейчас. Засов хлипкий…

Конец лавки они уперли в дверь.

– Еще бы чего… – пробормотал Кривой, оглядываясь по сторонам, мельком глянул в сторону князя, хмыкнул, сплюнул себе под ноги и сел на лавку. – Вот так всегда с вами…

Князь лежал на полу, рядом сидел Рык, печально глядя князю в лицо.

– Вот не поверишь, – сказал Рык. – Пятнадцать лет мечтал дать ему в рожу. Пятнадцать долгих лет.

– Так ведь и дал, – Кривой вытащил нож из-за пояса, бросил его в угол. – Сказал – сделал.

– А радости нет.

– Так ты хотел в рожу князю съездить, да еще и радость от этого получить? – уточнил Кривой. – Вот так, значит, в рожу шмяк – и радость с блаженством, как в храме… Спокойствие тоже хотел обрести? Мне по малолетству тоже разного хотелось, так настоятель храма, бывало, поймает меня за ухо, лупит по роже справа налево, слева направо и все приговаривает: «Нет выше счастья, чем обретение спокойствия». Я и запомнил. Дом ему спалил, из города убежал, а запомнил – обретение спокойствия. У князя, кажись, синяк будет знатный, на половину княжеской… княжеского лица. Уж ты мне поверь!

Князь застонал, открыл глаза.

– Ну извини, – сказал Рык. – Нехорошо вышло. Я не хотел вот так, до беспамятства.

– Где она? – спросил князь; левой рукой он шарил возле себя по полу, пытаясь найти хоть какую-нибудь опору. – Жива?

– Думаю – жива.

– Помоги встать…

Рык помог князю подняться, подвел к столу.

– Лавку на место поставьте, – приказал он Кривому.

Кривой снова сплюнул, оглянулся на Хорька. Тот стоял неподвижно и смотрел как зачарованный на князя и на Рыка, который, намочив край полотенца в вине, приложил его к княжескому лицу.

– Да, – усмехнулся Кривой, – смотри, такого больше не увидишь. А увидишь, не переживешь. Такое, брат, пережить трудно. Князья – люди обидчивые. Потащили лавку.

Они отнесли лавку обратно к стене, Хорек по-быстрому подобрал с пола уцелевшую посуду и поставил на стол.

Рык что-то тихо рассказывал князю, тот прижимал к лицу красное от вина полотенце, слушал, не перебивая.

Кривой поманил мальчишку к двери:

– Выйдем, им поговорить нужно вдвоем.

Они вышли. Дружинники, стоявшие в другом конце коридора, дернулись, двинулись было на них, но Кривой махнул рукой:

– Погуляйте, служивые. Князю поговорить нужно, велел не мешать.

Огляделся – сесть было некуда, и Кривой примостился на ступеньке лестницы, что шла на второй этаж.