|
Я просто выполняю работу, за которую платят. Святые мутанты! Впрочем, если за этот бред платят, то почему бы и нет? После двенадцати мы отправились в «Управу», оформлять бумаги. Нам выдали временные удостоверения, комплекты НЗ, «макаровы», по паре обойм на рыло, кроме того, Дитриха снабдили полным набором барахла, какое таскают учёные… А на следующее утро мы загрузились в армейский джип, и унылый, непрерывно зевающий ефрейтор повез нас к Периметру. Вандемейер облачился в оранжевый защитный комбез, а я, его персональный Сусанин, в привычные шмотки. Потом мы двинули от блокпоста по отчетливо выделяющейся тропе в глубь Зоны… и меня все время подмывало обернуться — очень уж неуютное чувство, когда солдатики глядят тебе в спину. И поглаживают автоматы — я же знаю, что поглаживают! Дитриху этого чувства не понять, ему-то небось парни с блокпоста представляются друзьями и союзниками… Пока мы шагали по тропе, Вандемейер рассказывал о предстоящих опытах. У него имеются результаты статистических выкладок и кое-каких лабораторных экспериментов… какой сигнал может привлечь зверя, а какой, напротив, отпугнуть. Мне трудно вообразить что-то, способное отпугнуть, к примеру, кабана — тупая скотина прет напролом, кабан неудержим. Или, к примеру, голодный кровосос. Эта тварь умная, хитрая, но какой сигнал его обманет? — Не отпугнуть, — поправился Вандемейер, — я неточно выразился. Радиосигнал сообщит кабану и кровососу, что там, где находимся мы, ничего нет. Слепое пятно, понимаете? Я понимал. Из-за болезни я знаю об устройстве глаза несколько больше, чем обычный, здоровый, человек. Там, где зрительный нерв подключен к сетчатке, отсутствуют чувствительные элементы, этой точкой глаз сигнала не воспринимает — но расположены слепые пятна так, что мы их не замечаем, поскольку зримая область второго глаза перекрывает слепое пятно первого… Французский король Людовик XIV играл со слепым пятном — закрывал один глаз и видел придворных, как будто у них нет головы. Интересно, как можно имитировать королевскую забаву при помощи радиоволн?.. Потом, когда мы удалились от Периметра, я велел Вандемейеру сосредоточиться и беспрекословно следовать моим приказам — мол, пока я не добрался до тайника со снарягой, мы в серьезной опасности. Дитрих заткнулся… однако, когда мы обходили кабанчика, играющего в кустах, он точно что-то включил! Провел, значит, первые полевые испытания. Я не стал спрашивать, какой сигнал он запустил. Может, дал знать скотине, что мы — две аппетитные сексуальные свинки? Или что мы — много вкусненького? Впрочем, не буду повторяться, финал этой истории вы знаете. Кабанчик сделался жертвой науки, а мы с Вандемейером засели на дереве в нескольких десятках метров от пирующей своры — невидимые для псов, будто голова придворного — для изобретательного короля Людовика. Дитрих забавлялся с приборчиком, собаки чавкали так, что даже в нашем гнездышке было слыхать, и я задремал под их заунывные «о-хо-хо-хо». Когда спишь на дереве, расположившись в не слишком надежном гнёздышке, а под боком питается стая слепых псов — сон не крепок. Я то погружался в забытьё, то, встрепенувшись, прислушивался к завываниям мутантов. Дитрих все так же деловито трещал клавиатуркой своего шикарного ПДА. Экранчик в руках ученого светился холодным сиянием. Наконец я не выдержал: — Вандемейер, вы прямо доктор Павлов. |
