На какой-то миг окуляры бинокля уставились прямо в стеклянный глаз оптического прицела, что смотрел на бородача сверху, но тут же скользнули в сторону, продолжая ощупывать склон: солнца не было, и прицел "драгуновки" даже сквозь бинокль на таком расстоянии выглядел просто одним из бесчисленных серо-черных пятен на белом фоне.
Наконец бородач опустил бинокль и махнул рукой своим спутникам. Один из них что-то коротко произнес, поднеся к самым губам микрофон портативной рации, и группа двинулась вперед – как прежде, гуськом, поскольку иначе по этой тропе идти было просто невозможно.
Те, кто засел на склоне, не шелохнулись, позволив вооруженным людям беспрепятственно покинуть сектор обстрела. Это была всего-навсего группа разведки, и, судя по всему, она не обнаружила ничего подозрительного. Впрочем, судить об этом было еще рано; только время могло показать, насколько совершенной была маскировка.
Место для засады было выбрано почти идеально. Как правило, разведка идет двумя группами – одна движется низом, по тропе, другая верхом, по склону. Если тропа проходит между двумя склонами, разведывательных групп соответственно становится три. Но в этом месте, если верить проводникам и данным аэрофотосъемки, склон был непроходим, и разведчикам пришлось временно объединиться. Недаром там, на тропе, их было четверо – слишком много для того, чтобы просто идти гуськом и глазеть по сторонам.
Так или примерно так рассуждали все бойцы засевшего в скалах небольшого отряда – все, за исключением одного, который, строго говоря, был тут человеком посторонним и, в отличие от остальных, точно знал истинную суть происходящего. Исходя из этого знания, он мог предполагать любую неожиданность, любую хитрость, вплоть до карабкающегося по отвесной стене, увешанного смертоносным оружием бородатого скалолаза или не менее бородатого дельтапланериста, готового в любую секунду вынырнуть из туч, поливая их позицию свинцом из ручного пулемета. Когда на карту поставлено так много, расслабляться нельзя до тех пор, пока все не кончится – так или иначе.
"А с другой стороны, – думал он, лежа на холодных камнях и глядя на тропу в прицел снайперской винтовки, – ну что тут такого особенного? Здесь ходили сотни раз – и не такие персоны, и не с таким грузом... Они давным-давно привыкли к тому, что мы воюем не умением, а числом и что армейская засада – это не меньше взвода солдат, обязательно с бронетехникой и поддержкой с воздуха... Нет, все должно пройти нормально".
В принципе, все это было правильно, но тревога его не оставляла. Армейская разведка сотворила настоящее чудо, добыв информацию, сделав возможной эту засаду, и теперь только от него и тех людей, что лежали рядом, почти неразличимые на фоне камней и снега, зависело, будет ли от этого чуда хоть какая-то польза. Он знал, что не успокоится, пока в перекрестье прицела не появится нужный человек, и еще он знал, что ждать осталось недолго: разведка никогда не удаляется от основной группы слишком далеко, все время оставаясь на расстоянии прямой слышимости.
Он не ошибся: прошло не более пяти минут, прежде чем из-за поворота тропы показались те, кого они ждали. Их было семеро, и тот, ради кого все это было затеяно, шел в середине. Невысокий, одетый, как и все остальные, в теплый армейский камуфляж, он двигался раскованно, как человек, прекрасно владеющий каждым мускулом своего тела. Он курил длинную сигарету и, скаля крупные желтоватые зубы, что-то весело втолковывал шедшему впереди долговязому угрюмому чеченцу с ручным пулеметом поперек живота. Рюкзак у него за плечами выглядел не таким тяжелым, как у остальных членов этого небольшого отряда, "Калашников" калибра 5,75 был новенький, будто только что с завода, на поясе вместо "стечкина" или "Макарова" висел австрийский "глок" в открытой кобуре. А вот граната была всего одна, и тот, кто наблюдал за тропой через оптический прицел, точно знал почему. |