– Не вполне, – признался Глеб, ввинчивая сигарету в пепельницу с такой силой, словно давил опасное насекомое. – Пока что, товарищ генерал, мне кажется, что вы не то политинформацию для меня проводите, не то надумали поручить мне в одиночку покончить с международным терроризмом. До такого, Федор Филиппович, даже голливудские сценаристы еще не додумались.

– Они до многого не додумались, – проворчал Потапчук. – И не только они, заметь.

– Ой-ей-ей, – протянул Сиверов. – Чует мое сердце, не к добру этот разговор!

– Почему же не к добру? – изумился Федор Филиппович. – Как сейчас помню, прошлый раз, когда надо было обследовать морги в окрестностях Питера, ты жаловался на свою горькую долю: дескать, какому-нибудь чиновнику Интерпола вечно достается Европа с отелями и прочими прелестями, а ты-де только и делаешь, что обшариваешь российские помойки.

– Так ведь это же совсем другое дело, – уныло возразил Глеб. – В данной ситуации я, честно говоря, предпочел бы помойку.

– А я предпочел бы выйти в отставку, переехать за город и жить в свое удовольствие, – сообщил генерал. – Тебе, ей-богу, не угодишь! Россия тебе не нравится, Европа тоже не по нутру... Извини, в Тимбукту у меня для тебя дел нет!

– Жалко, – притворно вздохнул Глеб. – А я было размечтался... Понимаете, Федор Филиппович, – продолжал он задушевным тоном, – и у Европы, и у России имеется один общий и очень существенный недостаток: они чересчур большие. Искать то, не знаю что, и тут и там можно до конца дней своих.

– А кто тебе сказал, что тебя отправляют искать то, не знаю что? – удивился генерал.

– Я так вас понял.

– Еще бы! Ты ведь не даешь мне рта раскрыть!

Глеб посмотрел на сердитое, озабоченное лицо Федора Филипповича и решил больше с ним не пререкаться. Тем более что он и сам не знал, какой бес все время тянет его за язык, заставляя подавать ненужные реплики. Все-таки Федор Филиппович, хоть и проверенный товарищ, почти друг, одновременно являлся генералом ФСБ и его, Глеба, единственным и непосредственным начальником. Конечно, если бы они оба в данный момент были при погонах, разговор сложился бы совсем по-другому: Глеб просто выслушал бы приказ и ответил: "Есть!" Когда-то все именно так и происходило, за тем небольшим исключением, что Федора Филипповича в погонах он видел только на фотографиях, а генерал не видел Сиверова в погонах никогда. Да и приказы в ту далекую пору Глебу отдавались, как правило, не в устной форме, а в виде конвертов с инструкцией, фотографией клиента и гонораром, приносимых в условленные места курьерами, всякий раз новыми. Работа ликвидатора была проста и понятна по сравнению с тем, чем Слепому приходилось заниматься в последнее время, но ностальгии по тем дням он не испытывал. Иметь свободу принимать решения, пусть незначительную, и высказывать свое мнение, пусть оно даже не будет учтено, это все-таки лучше, чем быть бездушным инструментом, отзывающимся на нажатие кнопки.

Правда, свобода выбора предполагала ответственность за последствия. Но Глеб всегда предпочитал отвечать за себя, а не за незнакомого дядю в генеральских погонах...

– Ты пойми, Глеб Петрович, – снова заговорил Потапчук, думавший, похоже, о том же, – ведь это дело, кроме тебя, поручить некому. Послать туда обыкновенного тупого исполнителя я не могу – испортит он мне все, и не будет толку. Ситуация такова, что принимать решения придется самостоятельно, на месте, и решения эти должны быть правильными. Ну и, сам понимаешь, наша европейская резидентура для такой работы тоже не годится, потому что, помимо решений, там могут понадобиться еще и активные действия.