|
И он посмотрел. И черная пустота засосала его, будто ревущий речной поток невесомую щепку… * * * Происходило что-то невероятное. Он оказался под землей. Харон понимал, что все еще спит и теперь видит сон про метро. Такое с ним происходило, пожалуй, впервые. Сколько он себя помнил, ему ни разу в жизни не снились туннели. Другим да, но только не ему. И вот этот странный момент настал. Харон сразу узнал станцию. Южный Вокзал. Заброшенное, пользующееся дурной репутацией место, где слишком много радиации и необъяснимых ментальных атак стихийного характера. Уродливая, никому не нужная станция. Сталкеры часто используют ее, чтобы срезать путь и обойти завалы на поверхности. Говорят, им удобно. Ну, хоть какая-то польза. За эскалатором короткая платформа, по бокам широкие колонны, вызывающие стойкое чувство клаустрофобии. Клаустрофобия. С этой болезнью в метро не выжить. Или выжить все-таки можно, медленно и неотвратимо сходя с ума? Интересная теория, но проверить некому. В конце платформы тупик. Синие ржавые решетки. Двери в служебные помещения распахнуты. На перронах расположились люди. Горят чадящие костры, марая низкие своды. Сквозняк вытягивает черный дым в туннели, где происходит что-то страшное. Харон не видит, что именно, но чувствует: люди ждут, пока опасность минует. Неведомый оператор уводит камеру вправо. Вот давно не работающие электронные часы, невдалеке один из костров. У огня интересная пара — длинноволосый мужчина в кожаном плаще и мальчик лет десяти-двенадцати. Мальчик сидит на черном гитарном кофре. Сердце Харона вздрагивает. Неужели после Катастрофы каким-то чудом сохранились музыкальные инструменты? Что, если там электрогитара? Одна из тех, что он собрал собственными руками? В той жизни, когда был простым человеком, а не перепуганной, вечно трясущейся загнанной крысой. — Запомни лицо! Тихий, лишенный интонации шепот звучит внутри головы, зудящим эхом отдаваясь от задней стенки черепной коробки. Он не просит, а приказывает, и противиться, казалось, невозможно. Немыслимо. Противоестественно. — Чье лицо? Собственный голос кажется хрипом умирающего. Невидимый собеседник не отвечает. Каким-то седьмым чувством Харон осознает — внизу у костра отец и сын. Отец читает мальчишке книгу с оторванной обложкой. Звука нет. Длинноволосый беззвучно открывает рот, ребенок улыбается. Чье же лицо нужно запомнить? Мальчика? Отца? И тут он замечает тень. Черную, постоянно меняющуюся субстанцию, напоминающую зыбкими очертаниями сутулую человеческую фигуру. Тень зловеще нависает над мальчиком, и от нее исходит поток такого холодного ужаса, что Харону становится страшно. — Не оглядывайся… — хрипло кричит он, понимая, что его не услышат. — Пожалуйста, только не оглядывайся… Но мальчишка и не думал оглядываться, увлеченно слушая отца. Черная тень хищно клубится за спиной ребенка, страстно желая поглотить его и одновременно — не в силах коснуться. — Убирайся прочь, тварь… — Харон изо всех сил рванулся к клубящейся тьме и в следующее мгновение окончательно проснулся. * * * Сердце выскакивало из груди. Будто черная взбесившаяся птица рвалась на свободу из непрочной клетки в последний роковой полет. Харон представил, как крупный черный ворон, роняя с крыльев багровые капли, стремительно выскальзывает из его раскрытых ребер. Ворон. Кое-кто в прошлом считал эту умную птицу проводником в царство мертвых — уж очень она любила выклевывать глаза мертвецам. |
