В душе у Анастасии будто что-то упало, нечто давно накренившееся, и разбилось.

— Мне казалось, что и ты не меня любила. А то, что создала из меня в своем воображении. Любила мечту свою… Поставила меня на определенное место в душе… а место оказалось чужое…

Какие же мужики дураки! Даже самые проницательные!

Он… да, он верно уловил то, что было в ней вначале. Да, она немножко создала его в себе — и затем завоевывала шаг за шагом.

Вот только в ходе битвы нападавший сам постепенно становился жертвой. Война шла по обе стороны фронта — оказалось, она завоевывала место и в своей душе. Ему. Для него. И когда они расстались, именно ее душа осталась оккупированной…

— Поэтому ты постарался забыть меня.

Господи, ну кто ее за язык-то тянет?

— Я не старался, — торопливо ответил он. — Из всех девчонок из института в памяти сохранилась ты одна. Ты только далеко спряталась…

— Так далеко, что ты не сразу узнал. Хотя смотрел прямо на меня, когда разговаривал по телефону…

Он усмехнулся — осторожно, чтобы не задеть.

— Глаза были повернуты вовнутрь, только и всего. Проблемы у меня…

Помолчали. Казалось, он подыскивал слова.

— Я побежал тогда за тобой. Я быстро остыл. И побежал искать тебя. Но не нашел. Хотел подойти на следующий день. Но подумал, что так лучше. Я не был готов к любви, а ты могла еще встретить своего принца. А я им не был. На яхте с алыми парусами я был бы в лучшем случае боцманом. Зачем возвращаться? Чтобы принести разочарование, раскаяние? Ведь я сидел на чужом месте. И однажды ты это поняла бы. И до конца жизни мучилась сознанием совершенной ошибки?

Глупое положение… А ты знаешь, я не люблю глупых положений…

Эх, разлетелись осколки от чего-то разбитого в душе… Для чего он это снова говорит? Чтобы оправдать новый свой уход? Вот сейчас, через минуту?

— Пошли, — сказала Настя.

— Подожди капельку, — Виктор положил руку ей на руку. — Еще одно слово, — сказал он.

Помолчал тяжело.

— Я все эти годы не заглядывал в карман. А сегодня вдруг увидел, что тот билет в кино был в нем. Все эти годы лежал. Я зря испугался контролера. Я ошибался. И уступал неведомому другому свое место. Свое. И только сегодня я это увидел…

Настя сидела замерев.

— Ты сказала тогда: «Ты не вернешься…» Настя, я вернулся.

Она вздохнула.

— Ты знаешь, сколько серий прошло в том кино, пока ты не заглядывал в свой карман? — спросила она.

— Настя… — сказал он. — Настя, — повторил он. — Настя, позволь мне вернуться…

Лариса Владимирская кипела всю дорогу, пока ехала домой после столкновения возле супермаркета. «Твари, твари, твари!» — в отчаянии извивалось в ее мозгу только одно слово. И еще — что-то неопределенное, но сводящееся к одному простому решению: «Ну, я вам задам!»

Ее редко кто так унижал. Было дело, еще в школе. Когда она писала записочки с признаниями в любви одному из одноклассников. А он втайне заключил пари с приятелями, что сумеет раздеть ее при первом же свидании. И сумел, скотина! Хорошо еще, на большее она тогда не согласилась! А в это время приятели его фотографировали их через щелку двери из соседней комнаты.

Фотографии потом всплыли в школе…

Но ничего, она славно отомстила! Спорщика подстерегли ее знакомые ребята. Из шпаны. Из ее двора. И поставили гаденыша на такой счетчик, что тот был вынужден сначала едва ли не половину родительского имущества из дома вынести, а затем связаться с перетасовкой наркотиков.