— Пока да. Есть какие-то ответы на вашу анкету?

— Есть несколько. Правда, я еще не успел их посмотреть, — Роджер поднялся, направился к двери и вдруг воскликнул: — Боже мой! Я забыл рассказать вам о моей машине…

Коппелл выслушал, сердито хмуря брови, а когда Роджер закончил, сказал:

— Так они объявили нам войну?

— Или лично мне.

— Ну что ж, не позволяйте им выигрывать.

— Не позволю, если получится, — автоматически проговорил Роджер. Он подошел к двери. — Неплохо было бы, сэр, перевести молодого Мориарти сюда из его отделения. Если будет необходимо, я могу пообещать им замену?

— Да, — согласился Коппелл. — Сообщите мне о вашем решении, — он внезапно встал. — Бросьте все ради раскрытия этих преступлений с кислотой! Мы не можем стать предметом насмешек.

«Предметом насмешек!» — повторил про себя Роджер, когда залезал на заднее сиденье машины и шофер закрывал за ним дверцу. «Предметом насмешек!» Некоторым людям обливание серной кислотой, да при таких пикантных обстоятельствах, показалось бы чрезвычайно забавным. Особенно людям с садистскими наклонностями в характере… Некоторым идиотам смешными показались бы даже более мелкие инциденты. В общем, кому-то явно захотелось сделать из него дурака — и машина, и фотография, и письмо — все использовалось для этого, если только Элберт Янг действительно не написал сам в Ярд. Но чем больше Роджер думал об этом, тем менее вероятным ему это представлялось. «Предметом насмешек»… «Они объявили нам войну», — сказал Коппелл. Конечно, ничто не могло так раздразнить публику, как сообщение о неудаче полиции, весть о том, что ей не удалось быстро решить возникшую проблему. Некоторые будут шокированы и испуганы этим преступлением, другие разглядят в нем суровый знак ветхозаветного предзнаменования божьей кары. И те, и другие начнут писать, осыпая бранью неэффективные действия полиции. Роджер понимал, что если не будет внимательным, то легко может уйти от главного вопроса — активизации преступности среди молодежи.

Было ли данное дело — могло ли быть — замыслено и предпринято специально, чтобы ввести полицию в заблуждение, сбить ее со следа?

Он повторил вслух этот вопрос, но не смог ответить даже самому себе. Он лишь знал, что такое могло прийти кому-нибудь в голову.

Роджер открыл папку с анкетами и просмотрел то, что в ней лежало. Все, кроме одного из десятка отделений, приславших свои замечания и предложения по анкете, включили дополнительные вопросы о религиозной и расовой принадлежности; и больше ничего нового, что могло бы представлять интерес. Роджер закончил работу как раз тогда, когда машина повернула на узкую улочку, где располагалось здание полицейского управления Шепердс-Буш.

Начальник гарнизона Эллис, высокий, бледный, сухой и неприветливый в обращении, был несколько раздражен тем, что Роджер прибыл так поздно. Судья попался дотошный, норовистый, и Эллис не ожидал еще и дневного, повторного заседания. Между тем задержанный отказывался говорить, в установлении его личности они не продвинулись ни на шаг.

— А он сам как-то себя назвал? — спросил Роджер.

— Не настоящим именем… назвался Джоном Смитом.

— Думаю, он вполне может быть Джоном Смитом, — задумчиво пробормотал Роджер, усиленно сгоняя с лица выражение неприязни. — Можно мне поговорить с ним?

— Я отправлю кого-нибудь вас проводить.

Камеры были хорошо освещены, но, как ни странно, казались темными. Ключи слишком громко звякали в руках дежурного полисмена. Юноша с длинными светлыми волосами сидел на кровати. У Него было неожиданно тонкое, выразительное лицо с прекрасными карими глазами и загнутыми вверх ресницами.