– Конечно, – я дал себя обнять, подарил даме самый целомудренный поцелуй в губы и выпил вино – отличное, надо сказать.

– Какой чудесный напиток! – сказал я, облизнувшись. – Просто райский нектар.

– Это мой фирменный коктейль, милочка, – Леди Гризельда залпом выпила свой бокал и тут же подозвала слугу с подносом, уставленным полными бокалами.

– Еще по одной! – воскликнула она тем театрально-жизнерадостным голосом, каким обычно говорят подвыпившие актрисы. – За тебя, моя радость! За твое будущее счастье с моим сыном.

Третий тост мы подняли за Джармена, четвертый – за наших с ним будущих детей, пятый – за все хорошее, шестой – за любовь. Когда леди Гризельда взяла с подноса седьмую пару бокалов, Джармен осмелился вмешаться.

– Мама, мне кажется, что вы достаточно выпили, – сказал он, потупив глаза. – Да и Марике…

– Марика, как? – Леди Гризельда округлила глаза, и вдруг разразилась хриплым пьяным смехом. – Вы еще не супруги, а мой сыночек уже решает за тебя?

– Мама! – Джармен покосился на гостей, которые с интересом наблюдали за нами. – Мне показалось…

– А мне нет, – Гризельда протянула мне бокал. – За что пьем, милочка?

– За нас с вами и за хрен с ними, – сказал я и залпом выпил свою порцию коктейля.

– Уважаю! – вздохнула Гризельда и последовала моему примеру. – А теперь всем танцевать!

Музыканты грянули бодренький гавот, и гости, образовав «змейку», подхватили нас с Джарменом и потащили в сумасшедшую пляску. Пока я возился с папашей Нико, все почтенное собрание хорошо приняло на грудь, и гости выделывали такие коленца, что это надо было видеть. Змейка распалась, и теперь каждый выдавал кто во что горазд. Вообще, в ярко освещенном зале уже начинали сгущаться пары обычной пьяной угарной бестолковщины, которая начинается на любой вечеринке после десятой-одиннадцатой рюмки. Раскрасневшиеся мужики в съехавших набекрень париках пошли вприсядку вокруг хохочущих дамочек, а те, подобрав свои юбки, открывали взору кавалеров уже не только лодыжки, но и детали анатомии, расположенные гораздо выше колен. Сама Гризельда, под руку с двумя молодыми напудренными пижонами, скакала по залу как взбесившийся мустанг, издавая возбужденное счастливое ржание. А я внезапно почувствовал, что выпитый фирменный коктейль Гризельды уж слишком сильно ударил мне в голову – верно, все дело в том, что я с полудня ничего не ел и принял чуть ли не литр пойла на голодный желудок. Меня начало тошнить, голова кружилась. Я и сам не заметил, как оказался на балконе, а рядом со мной был Джармен, и в его глазах были участие и озабоченность.

– Тебе плохо, радость моя? – спросил он.

– Мне хорошо, – сказал я и поразился, как же сильно заплетается у меня язык. – Идем… плясать!

– Я что-то не хочу.

– Твоя маманя обидется. У нее днюха сегодня, а мы косим от общего веселья. Пошли?

– Что ты сказала?

– У-у-у, да ты оглох, да?

– Умоляю, Марика, больше не пей, ладно?

– Заметано, – я едва не свалился, наступив на шлейф собственного платья, чертыхнулся и пошел в зал. По дороге остановил слугу с подносами и потребовал стакан воды. Лучше бы я не пил воду – разбавленное вино поднялось кверху, и в горле у меня закипела кислота.

– Марика? – Джармен обнял меня за талию.