|
(Что бы он там ни говорил, я упорно продолжаю думать, что он обязан был помешать ей прийти.) Я чуть было сама не осталась дома. Он настаивал. Мы не так часто бываем где-либо, я не должна лишать себя удовольствия быть на этом коктейле. Как объяснят наше отсутствие? Возможно, он думал, что объяснение найдется слишком легко? Я смотрела на супругов Кутюрье, Тальбо — на всех друзей, так часто бывавших у нас, и думала, насколько они в курсе событий. Ведь Ноэли принимает их иногда вместе с Морисом у себя. А другие — они тоже что-то подозревают? Ах, я так гордилась нами — образцовой парой. Мы были олицетворением неувядающей любви. Сколько раз бывала я чемпионкой безупречной верности! Примерная пара разбилась вдребезги. Остался муж, который изменяет жене, и брошенная, обманутая жена. И этим унижением я обязана Ноэли! Это почти невероятно. Да, о ней можно сказать «обольстительная», но, объективно говоря, какая все это чепуха! Эта улыбка уголками рта, чуть склоненная голова. Эта манера смотреть в рот собеседнику и вдруг, откинув голову, залиться звонким, переливчатым смехом. Сильная женщина и в то же время такая женственная. С Морисом она держалась точь-в-точь как в прошлом году у Дианы: на расстоянии, но, вместе с тем, и с оттенком интимности. А у него все тот же глупо-восхищенный вид, что и тогда. Эта идиотка Люс Кутюрье смотрела на меня в прошлом году с таким же смущением. В прошлом году Морис был уже увлечен Ноэли? Это уже случилось? Я тогда заметила его восхищение, да, но не думала, что это чревато последствиями. Я сказала Люс со смехом:
— Я нахожу Ноэли Герар очаровательной. У Мориса есть вкус.
Она вытаращила глаза:
— Ах, вы в курсе? — Разумеется!
Я пригласила ее выпить со мной рюмочку на будущей неделе. Я хотела знать, кто в курсе этих дел, кто — нет, с каких пор. Жалеют ли они меня? Смеются? Пусть я мещанка, но я бы хотела, чтобы они все умерли и вместе с ними исчезла та плачевная фигура, какой я им теперь представляюсь.
Суббота, 6 ноября. Этот разговор с Морисом сбил меня с толку. Морис был спокоен, приветлив и казался искренним. Вспоминая вчерашний коктейль, я сказала ему, тоже вполне искренне, обо всем, что меня смущало в Ноэли. Прежде всего мне не нравится профессия адвоката: ради денег браться защищать кого-то, если прав другой. Это безнравственно. Морис ответил, что Ноэли занимается своим ремеслом очень симпатичным образом: она берется не за всякое дело, получает, действительно, очень высокие гонорары, но есть множество людей, которым она помогает даром. Неправда, она корыстолюбива. Кабинет помог ей купить муж: почему бы и нет, если они сохранили прекрасные отношения? (А не для того ли она их сохранила, чтобы он оплачивал ее кабинет?) Она стремится продвинуться; в этом нет ничего достойного порицания, если добываешь этим себе средства к существованию. Здесь уж мне стало трудно сохранить хладнокровие:
— И это говоришь ты! А ведь ты никогда не искал способов продвинуться. — Я решил специализироваться, когда мне окончательно надоела рутина. — Сначала ты не был в застое. — В интеллектуальном смысле был. И был слишком далек от того, чтобы работать с полной отдачей. — Пусть так. Во всяком случае, ты не был карьеристом: ты хотел расти интеллектуально и разрабатывать определенные проблемы. Здесь дело было не в монетах и не в карьере. — Для адвоката продвинуться — это тоже нечто иное, чем монеты и репутация. Каждый стремится получить более интересное дело.
Его неискренность возмутила меня.
— Послушай, — произнесла я. — Хочу тебя предупредить об одном: я не стану соперничать с Ноэли из-за тебя. Если ты ее предпочитаешь мне, это твое дело. |
