Ольга Романовская. Словенка
Родное печище
1
Как имя много значит для человека, на всю жизнь его дают. Когда в доме Наума жена Доброгнева родила девочку; сказала Ладана, мать четырёх сыновей, что дитя славное. Вот и назвали новорожденную Славой. А после смерти материной стала Слава Гореславой. Девочка Доброгневу не помнила — мала была, когда матери не стало. Отец долго горевал, но следующим летом взял в дом Ладу. И стала она меньшицей. Матерью для девочек Наума стала Добромира, и никто не мог сказать, что она больше любит дочь свою Любаву более других. Вместе с сёстрами подрастал Стоян — белобрысый мальчуган, сын меньшицы. … По только им ведомой тропинке шли с кузовками три девушки. Ветки хлестали по босым ногам; кузовки оттягивали руки. Они остановились возле развилки и присели на нагретые солнышком камешки. — Была я вчера возле буевища и место нашла славное, грибное. Пойдёшь ли со мной, Любава? Та, которую назвали Любавой, была старшей дочкой Наума. Ей уже минуло восемнадцать зим, восемнадцать вёсен, и была она девка пригожая; многие парни по ней сохли, но более всего привечала Любава Власа. Поговаривали люди, что ещё до осенних холодов придёт он с веном. — Не ходила бы ты, сестрица, с ней, — молвила Ярослава, средняя сестра. — Мёртвых покой только потревожите. — Сказываю же я, что местечко то заветное возле буевища, лешего владения. А все лешие роду нашему дорогу в лес не заказывали. — Давно ли ты, Гореслава, рубаху сняла, чтобы сёстрам старшим указывать. А про местечко своё заветное забудь. Не посмела девушка возразить старшей сестре, молча подняла с земли кузовок и пошла к своему двору, что был чуть в стороне от других. Славные дочери были у Наума, не было краше во всём печище. Одна лучше другой. Две старшие русые, косы до пояса, заступницы перед матерью друг за друга. А младшая, Гореслава, не пошла в сестёр, но для многих была краше их. Косе её завидовали девки, втайне мечтая, чтобы какой-нибудь парень поскорей обрезал её у затылка. Коса — загляденье, ниже пояса, тугая, цвета свежевспаханной земли. Но девки и парни иногда сторонились её, когда шла из леса с пучками трав. В кого же ей полесовничать? …Гореслава любила липень месяц, когда ходила она вместе с братом к Медвежьему озеру и слушала лес. Первыми примечали они лодки князя Вышеслава, что поднимались вверх по реке из Нева за данью. "По одному рысьему глазу на каждого", — шутила Добромира. … Навстречу девушкам выбежала большая серая собака, облаяла, понюхала и убежала. — Раз Мохнатый нас встречает, значит, Любим пожаловал, — сказала Любава. Ярослава вспыхнула и побежала к избе. Потопталась перед влазней и прошмыгнула в дверь. — Не долго дому без сватов быть, — подумала Гореслава. — Никак вернулись, пташки ранние, — сказала, увидев дочек, Добромира. — Знать, много ягоды набрали, раз так поздно воротились. Будет, чем в просинец полакомиться. Свои кузовки девушки поставили возле печи — пусть домовой полакомится. "За братом бы последила, чем без дела сидеть, — Добромира вернулась со двора с крынкой в руках. — Припрятала для кузнечихи, а то кот сыскал бы. Возьми, отнеси в кузню". Гореслава взяла крынку и снова вышла за ворота. Мохнатый всё ещё сидел у двора — значит, Любим с Ярославой ещё долго просидят в клети вместе с Ладой. Неподалёку она встретила Стояна, мастерившего лук из тонкого деревца. Оно гнулось легко и покорно. "Словно Увар перед князем", — подумалось Гореславе. Уваром звали белобрысого парня, что прошлым летом просился пойти вместе с Вышеславом — князем, хотя сам себя тот князем не звал. |
