С этого времени в наш брак вошла узаконенная проституция.

Поскольку я во всем признаюсь и со всем соглашаюсь, она создает легенду о моих преступлениях, которую впоследствии подхватит желтая пресса, а пока эту легенду распространяют, перемывая мне косточки, все ее подруги, которых я в свое время выставил за дверь.

Мария стала одержима безумным желанием меня разорить, в течение одного года я ей вручил 12 тысяч франков на ведение хозяйства, но этого оказалось мало, и мне пришлось брать авансы у издателей, когда же я жаловался на слишком большие расходы, она мне отвечала:

– Не надо было делать столько детей! Ты вверг свою жену в нищету! Как я могла пожертвовать своим прекрасным положением в театре ради такого ничтожества, как ты!

На что я ей отвечал:

– Моя дорогая, когда ты была баронессой, твой муж давал тебе всего две тысячи франков в год, да к тому же делал долги! А теперь ты получаешь в шесть раз больше и все недовольна!

Она отмалчивалась, но морила меня голодом, так что уже к вечеру я был готов согласиться с тем, что 2 тысячи франков в шесть раз больше 12 тысяч, и признать, что я жалкая тварь, скупердяй, этакий «Милый друг» Мопассана, который добился успеха исключительно стараниями своей обожаемой жены, причем обожаемой только в ночной рубашке!

Чтобы выпустить скопившуюся желчь, Мария решила сочинить роман и вывести в нем женщину-рабыню, которую эксплуатирует преступный мужчина. Она уже написала первую главу. А из всех моих произведений встает ее образ – прекрасной, нежной, юной мадонны с белокурыми волосами, маленькой мамы, я воспеваю ее, создаю бессмертную легенду об этой чудо-женщине, которая по божьей милости вошла в мучительную жизнь поэта. Благодаря моим стараниям она, достойная лишь проклятий, пользуется незаслуженной славой и отмечена всеми критиками, которые не устают восхвалять доброго гения печального романиста.

И чем больше я страдаю от порочности этой менады , тем больше я стараюсь позолотить нимб вокруг головы святой Марии, чем больше действительность принижает меня, тем выше я возношу образ любимой. О, любовь!

Иногда мне казалось, что ненависть этой женщины ко мне такова, что она хотела бы избавиться от меня, чтобы начать свою жизнь в третий раз. Иногда я даже подозревал, что у нее появился любовник, потому что замечал в выражении ее лица какие-то незнакомые мне отсветы, и мои подозрения лишь усиливались от холодности, с которой она принимала мои ласки.

Внезапно в наш брак ворвалась ревность уже всерьез, и с этого момента для меня широко распахнулись ворота ада.

Однажды она объявила, что заболела. Болезнь эта была какой-то неопределенной и в конце концов сосредоточилась на спине, то ли в позвоночном столбе, то ли в почках, точно определить это было трудно.

Позвали нашего детского доктора, моего старого товарища по университету. Он обнаружил ревматические узлы на спинных мышцах и прописал массаж. Я, естественно, не возражал, поскольку болезнь была обнаружена, и Мария начала ежедневно ходить на массаж. Так как я был очень занят своей работой и мало сведущ в такого рода делах, я не обращал никакого внимания на ход лечения, но все же отметил про себя, что болезнь, видно, не очень серьезная, потому что Мария была все время на ногах, ходила в театр и в гости, не зная усталости.

Как-то вечером за столом одна гостья стала жаловаться на то, что так мало женщин-врачей, потому что дамам очень неприятно раздеваться в присутствии мужчин.

– Ведь правда же неприятно? – обратилась она к Марии, чтобы получить подтверждение.

– О, врачи не в счет!

Но я вдруг понял, что таилось за ее сеансами массажа, а когда я увидел, как гримаса жестокого сладострастия, которую я помнил еще со старых времен, вдруг исказила лицо Марии, страшное подозрение сжало мне сердце.

Конечно, она раздевалась в присутствии мужчины, причем мужчины, лишенного всяких предрассудков и известного своим распущенным нравом.