Чего она дале делала, Дуня уж и сама не понимала, а лишь, евнуха шахского вспоминая, ласки его повторяла, дорогу любовную в первый раз осиливая. И от воспоминаний тех сладких и от ласк своих страстью зажигалась все более и более, уж не покоряясь, а ведя господина своего к самым вершинам блаженства. Да только не его она в тот момент представляла, а евнуха его, который пламя в ее сердце и чреслах игрой искусной разжег, прежде чем на ложе шахское возвести!..

Утром шах ей подарки дорогие прислал — перстни, бусы жемчужные, колье с камнями самоцветными и иные, да повелел другой ночью опять ее в опочивальню свою доставить!..

Месяца не прошло, как стала Дуняша уж не наложницей Надир Кули Хана, но женой его, что вера магометанская позволяла, ибо не куплена была она, а подарена шаху визирем, отчего считалась выше, чем просто рабыня.

Не было в гареме дотоле, чтоб скоро так из наложницы — женой шахской стать, да не одной средь многих, а любимой, ибо ночи не проходило, чтобы шах избранницу новую к себе не призывал!

Да только не радовало то Дуняшу, ибо хоть и нет более желанной доли для наложницы, чем стать женой господина своего, но более горькой тоже нет!..

— Человек есть свободная, не подлежащая угнетению обществом личность, — вещал Сашка-матрос. — Птаха щебечет где хочет, и никто ей не хозяин, и нет на нее управы...

— А как же коршун? — тихо спросил Мишель.

— Коршун тоже есть свободная по природе своей личность, — ничуть не смутился Сашка-матрос. — И человек должен быть аки птица — летать где вздумается и петь, что душе его угодно. К чему мне ваши глупые законы, коли я выше них, коли я — сам по себе! Захочу — счас поеду в далекий город Сингапур, где крейсер наш стоял, где рай земной, али подамся в Соединенные Американские Штаты! А то — никуда не поеду — влезу на печь и спать стану, как будет у меня такое желание! И никто мне не указ! Душа моя широка, как море-океан, оттого никто не смеет мне поперек вставать!

— А ежели, к примеру, выпить захочется? — не без умысла спросил Валериан Христофорович.

— Тогда — пить стану! — уверил его анархист. — Захочу — самую малость, а нет — так допьяна, чтоб хоть с ног долой!

— Спирт? — уточнил Валериан Христофорович.

— А хошь бы и спирт! — хвастливо заявил Сашка-матрос. — Я ромы ямайские хлебал с глинтвейнами, я, может, ноги в шампанском полоскал, но ежели душа попросит, то и спиртягу могу — такой я человек!

— И третьего дня пил?

— Пил! И что с того? Коли хочу — пью, коли нет — не пью!

— А спирт где взял? Не иначе как на драгоценности сменял?

— Что мне ваши побрякушки — пыль под ногами! — совсем распоясался, найдя в лице Мишеля и Валериана Христофоровича благодарных слушателей, Сашка-матрос. — Мы жемчугами дороги мостить станем, а из золота червонного сортиры делать! Свободной личности не нужны деньги — деньги есть цепи, коими сковывают народы. Мы отменим деньги и границы, дабы дать всем и каждому свободу, сколь он взять способен.

— То есть всяк может творить, что ему заблагорассудится, пусть даже это иным не по нутру придется? — уточнил Валериан Христофорович. — А как же-с тогда закон?

— Закон — пережиток прошлого, призванный угнетать свободную личность! — уверенно заявил Сашка-матрос.