|
Прижав свою широкополую шляпу к груди, он с надеждой глядел на возможного клиента. — Мне нужно ваше такси, — едва прохрипел Ренделл. — На станцию? — спросил Люпо, не отрывая взгляда от растерзанной одежды, грязного лица и сбитых рук своего пассажира. — Нет, нет, — быстро заявил тот, хватая водителя за руку и подталкивая к машине. — Я хочу, чтобы вы отвезли меня прямо в Рим, как можно быстрее. Я хорошо заплачу вам, к тому же возмещу бензин и обратную поездку сюда. Вы можете ехать побыстрее? — Да мы уже практически там! — пообещал Люпо. Он широко распахнул дверцы своего такси. — Вы наслаждались древностями Остиа Антика, синьоре? Какой замечательный был день, не так ли? * * * В КОНЦЕ КОНЦОВ, Ренделл очутился в безопасности собственного номера гостиницы «Эксельсиор». Уже в фойе, он попросил удивленного портье заказать для него билет на первый же рейс из Рима в Париж. Из того же фойе он позвонил профессору Анри Оберу. Того на месте не было, но его секретарь приняла сообщение. Мсье Ренделл перед обедом прилетает в Париж. Oui. Мсье Ренделл должен встретиться с профессором Обером в лаборатории по неотложному вопросу. Oui. Мсье Ренделл сразу же по прилету в аэропорт Орли позвонит, чтобы подтвердить свое прибытие. Oui. Сейчас, находясь в своем номере, Ренделл понял, что у него едва хватит времени на душ и на еще один звонок перед тем, как будет пора выезжать. Всего один звонок. Предполагая, что Обер докажет, что кусок папируса из кожаной сумки является настоящим, созданным в первом веке нашей эры, оставался еще один шаг, гораздо более важное испытание. Как сам Обер уже раз указал, что истинность папируса еще не гарантирует истинности документа. В конце концов, самым главным оставался арамейский текст. И в тот же самый момент, Ренделл понял, что здесь было кое-что еще. Надпись симпатическими чернилами, о которой говорил Лебрун. С кем же поговорить по этому поводу? Поначалу было искушение, чуть ли не победившее, связаться с Джорджем Уилером или же с доктором Эмилем Дейчхардтом, сообщить о том, что он сам обнаружил, попросить их привлечь докторов Джеффриса и Найта, собственных экспертов по арамейскому языку, равно как и некоторых специалистов по римской истории, которые сотрудничали с проектом. Но, несмотря на все эти искушения, Ренделл смог сдержаться. Поскольку ни Уилер, ни Дейчхардт не были мазохистами или самоубийцами, они никогда не признают доказательства подделки Лебруна. Им никак нельзя доверять. Как нельзя доверять доктору Джеффрису, который собрался стать ведущим деятелем в Мировом Совете Церквей, и для которого трамплином к этому посту должен сделаться успех Международного Нового Завета — нет, Джеффрису тоже нельзя верить. Но верить нельзя и доктору Найту, милому доктору Найту, у которого восстановился слух, благодаря чуду находки нового евангелия. Он тоже не может считаться бесстрастным судьей. Ренделл понял, что то же самое относится к любому сотруднику Воскрешения Два. Слишком много у них поставлено на карту. Ему хотелось посоветоваться с кем-либо скептичным и таким же ищущим правды, как и он сам во время собственных поисков. Оставался только один такой человек. Ренделл поднял трубку и связался с оператором международных линий. — Я хочу заказать разговор, очень срочный, с Амстердамом. Нет, номера, к сожалению, я не знаю. Это Вестеркерк в Амстердаме. Такая церковь. Там я хочу говорить с домине Мартином де Фроомом. — Положите, пожалуйста трубку, мистер Ренделл. Я попробую найти вашего адресата, после чего позвоню вам. Как можно быстрее Ренделл убрал все свои записки из ящиков стола, уложил их в «дипломат»; сверху он оставил только свежую сорочку и брюки. |
