Ей пришлось вмешаться. Заскорузлые, воспалённые детские ягодицы сочились сукровицей. Подгузник пропах мочой. Кей попыталась его снять, но Робби завопил, ударил её, вырвался — и, придерживая спущенный подгузник, стремглав понёсся обратно. Кей хотела вымыть руки, но не нашла мыла. Стараясь не дышать, она поплотнее закрыла за собой дверь.
Перед тем как спуститься вниз, она заглянула во все три спальни. Из каждой барахло вываливалось в коридор. Кроватей не было; в этом доме спали на матрасах. Робби, видимо, жил в одной комнате с матерью. Среди грязной одежды на полу валялись дешёвые пластмассовые игрушки, рассчитанные на младенцев. Кей с удивлением отметила наличие пододеяльника и наволочек.
В гостиной Робби заныл, как прежде, стуча кулачком по башне картонных коробок. Терри глазела на него из-под полуприкрытых век. Перед тем как сесть, Кей отряхнула кресло.
— Терри, если я правильно понимаю, вы состоите на учёте в клинике «Беллчепел», где проходите курс лечения метадоном. Это так?
— Мм, — сонно протянула Терри.
— И каков результат, Терри?
Занеся авторучку, Кей выжидала, делая вид, будто результат не сидит перед ней в кресле.
— Вы регулярно являетесь в клинику, Терри?
— На той неделе. В пятницу была.
Робби молотил кулачками по коробкам.
— Можете мне сказать, какую дозу вам вводят?
— Сто писят кубиков, — отчеканила Терри.
Кей не удивило, что Терри знает свою дозу метадона лучше, чем возраст родной дочери.
— Мэтти здесь пишет, что за Робби и Кристал присматривает ваша мать; это по-прежнему так?
Робби всем своим маленьким тельцем бросился на башню коробок, которая опасно качнулась.
— Осторожно, Робби, — не выдержала Кей.
А Терри выдавила:
— Не трожь.
И Кей впервые уловила в её мертвенном голосе нечто похожее на тревогу.
Робби опять замолотил кулачками по коробкам: очевидно, ему нравился грохот.
— Терри, ваша мать по-прежнему сидит с Робби?
— Не мать, бабка.
— Бабка Робби?
— Да нет, моя. Она того… приболела.
Кей ещё раз посмотрела на Робби, держа наготове ручку. Дистрофией он не страдал; во-первых, это было видно невооружённым глазом, а во-вторых, она удерживала его, полуголого, когда вытирала ему попу. Он ходил в нестираной футболке, но волосы, как ни странно, пахли шампунем. На молочно-бледных детских руках и ногах синяков не было. Вот только этот разбухший, непросыхающий подгузник; а ребёнку, между прочим, три с половиной года.
— Ням-ням! — выкрикнул мальчик, напоследок бессмысленно стукнув по коробкам. — Ням-ням!
— Печенюшку возьми, — заплетающимся языком выговорила Терри, не двигаясь с места.
Робби теперь истошно вопил и ревел. Терри не сделала попытки встать с кресла. Продолжение беседы стало невозможным.
— Можно, я дам ему печенье? — перекричала его Кей.
— Угу.
Робби побежал впереди Кей на кухню, которая мало чем отличалась от санузла. В ней не было ничего, кроме холодильника, плиты и стиральной машины; всю столешницу занимала грязная посуда, здесь же стояла ещё одна полная пепельница, валялись магазинные пакеты и заплесневелые объедки. Подошвы туфель прилипали к линолеуму. Из мусорного ведра вываливались отбросы, придавленные сверху коробкой из-под пиццы.
— Десь, — сказал Робби, тыча пальчиком в навесную полку и не глядя на Кей. — Десь.
За дверцей Кей увидела больше съестных припасов, чем можно было ожидать: какие-то жестянки, пачку печенья, банку растворимого кофе. Достав из пачки два квадратика печенья, она протянула их мальчику; тот выхватил лакомство и побежал к матери. |