Однако на выходе уже скованный наручниками Бекбулатов умудрился все же, оглядевшись кое-как сквозь пелену слез, врезать ребром ступни под коленку нахально ухмыляющемуся стукачу и с глубоким удовлетворением услышал его плаксивый вой. Увы, за этим справедливым по своей сути актом возмездия от одного из полицейских тут же последовала «местная анестезия» в виде полновесного удара резиновой дубинкой (не той ли, трофейной?) по голове, надолго отправившего Владимира в нокаут…

Понимание того, что привычный мир, наполненный своими прелестями и горестями, преимуществами и недостатками, мир, где ждали штаб-ротмистра верные друзья, нежные любимые, терпеливые и не очень кредиторы и просто враги, остался где-то далеко-далеко, за невообразимой гранью сущего, постепенно пришло уже в тюрьме.

Особенно явным оно стало после того, как сменяющиеся следователи долго и нудно допытывались у него, правда избегая совсем уж радикальных мер, где он взял пистолет (причем не пистолет вообще, а ТАКОЙ пистолет) и что означает карточка с чужим портретом. Поняв, что совершил что-то из ряда вон выходящее, Владимир решил «уйти в отказ» и в конце концов был водворен в камеру, где неприятная догадка оформилась окончательно…

Если бы не переполнявший тесную камеру местного узилища многочисленный уголовный люд, князь решил бы, что находится в сумасшедшем доме — настолько ошеломляющим оказалось свалившееся на него открытие.

Хотя еще в бытность свою гусарским поручиком Бекбулатову и довелось пару лет послужить в Царстве Польском, точнее, в милом городке Белостоке, где был расквартирован одно время его полк, языком Мицкевича и Шопена, увы, в достаточной мере он так и не овладел.

Местные дамы до определенных пределов общения вполне удовлетворялись его французским, на несовершенство которого еще в нежном детстве пенял Владимиру его добрый гувернер мсье Леруа, а перейдя указанные пределы — интернациональным… С рогатыми же мужьями опускаться до подобных тонкостей в гусарской среде вообще было не принято. Конвейер, описываемый формулой: «Скандал + перчатка + вызов = барьер», работал без перебоев… Именно из-за его четкой работы, не допускающей сбоев и простоев, поручику Бекбулатову и пришлось в конце концов приостановить изучение польского языка и с временной потерей звездочек на погонах, под рыдания безутешных дам — от светских львиц, до миленьких горняшечек и белошвеек — и злорадное шипение шляхтичей и прочих горожан мужеска полу покинуть сей гостеприимный город…

Слабые познания в местном диалекте, еще более отличающемся от канонической формы польской мовы, чем язык, скажем, белых североамериканцев от оксфордского английского, вызвали ярость невольных сокамерников, справедливо заподозривших в новичке ненавидимого и презираемого коренного жителя, то есть москаля, поэтому, вместо немедленного пополнения своих лингвистических запасов штаб-ротмистру пришлось самому на некоторое время сделаться учителем… Приемы рукопашного боя, которыми Владимир владел гораздо лучше, чем французским языком, и почти так же хорошо, как… хм, интернациональным, были доходчивы и легко усваивались благодарными учениками всего после нескольких повторов. После того как добрая половина их оказалась в живописных позах на заплеванном грязном полу, а остальная, дрожа от страха за свою шкуру, — под нарами, демонстрацию того самого лома, против которого, как известно, нет приема, пришлось, опять-таки вынужденно, прекратить…

Едва не до смерти отравленному слезоточивым газом князю пришлось простучать зубами в тесном, как шкаф, и холодном, словно морг, карцере всего ничего — какую-нибудь недельку, пока администрация тюрьмы деятельно искала, куда бы сплавить неудобного и непонятного арестанта. Не найдя ничего более подходящего, агрессивного «постояльца» временно вернули в камеру, правда отсадив из нее куда-то всех побывавших на полу после знакомства с кулаками, пятками, неслыханно прочной черепной коробкой и прочими не менее убойными частями бекбулатовского организма.