Как ни спешили мы, а опоздали. Когда приблизились к деревне, то фашисты успели уже один сарай поджечь, а оттуда — крики, стоны, причитания людей несутся. Ударили мы по врагу с двух сторон, и они драпанули, хорошо, что не успели второй сарай поджечь. Бросились мы к горящему хлеву, но было поздно, успели только человек десять-двенадцать спасти, а среди погибших оказались и родители Лены. Рассказал я тогда о Славуке командиру. Тот пообещал отомстить гаду, но, к сожалению, нашего командира вскоре не стало. Через неделю он погиб во время нашей атаки на вражескую колонну.
Ветров достал из кармана фотографию Славука и его жены:
— Узнаете?
Дед Юзик взял фотографию в руки и весь задрожал:
— Он, варнак носатый, я его, гада, ночью узнаю, на том свете мимо не пройду, уродина проклятая!
— Ну и как дальше сложилась его судьба?
— Черт его знает. Одни говорили, что в сорок четвертом, после прихода Красной армии, он попал в штрафной батальон, другие — что убили его.
— А что стало с его женой и сыном?
— Не знаю, сынок, не знаю.
Прыщ задумался на минуту, а затем весело улыбнулся:
— Знаешь что, давай я познакомлю тебя с одним полицаем, — и, заметив удивленный взгляд Ветрова, пояснил: — бывшим, конечно, и липовым полицаем.
— А зачем он мне?
— Он тебе, сынок, расскажет о Славуке еще кое-что.
— А кто этот бывший полицейский?
Дед Юзик загадочно улыбнулся:
— А вот про это отдельный сказ, но сначала я тебя накормлю.
Дед начал хлопотать у стола. Жил он один, был себе и хозяйкой и хозяином.
Только сейчас Ветров увидел, что на дворе уже вечер, и, значит, придется в деревне заночевать. Дед Юзик, словно прочитал мысли Игоря, поставив на стол еду, спросил:
— Ночевать у меня будешь?
— Если примете, то у вас.
— А я уже, сынок, принял тебя, вот только где тебе спать хочется: в доме или, может, на сеновале, на свежем сене?
— Если можно, то на сеновале.
— Правильно, в твои годы меня тоже на сено тянуло, — дед Юзик хитро улыбнулся, — правда, страшно не любил одиночества и упасть с сеновала боялся, поэтому всегда старался, чтобы кто-нибудь рядом был, чтобы было за что держаться.
Ветров рассмеялся:
— Любил пошалить, дедушка?
— Любил, любил, да и девки меня ох как любили! Ты знаешь, а в молодости я ничего был, особенно нравилась девкам моя шевелюра, вот видишь, что они с ней сделали, совсем как та березовая рощица, что при въезде в деревню стоит: реденькая и светленькая. Растерял я свои волосочки на чужих подушках.
Ветров слушал полуправдивые хвастливые излияния старика и с удовольствием за обе щеки уплетал нехитрое деревенское угощение.
Насытившись, старший лейтенант предложил:
— Дедушка, а что, если вам вспомнить молодость и пойти со мной на сеновал. Там вы мне заодно и про этого бывшего полицая расскажете.
— Ну что же, можно.
Они прихватили с собой подушки, одеяла и вышли из дома.
Нагревшиеся за день земля, деревья и дома отдавали свое тепло посвежевшему воздуху. Дышалось легко, и особенно остро чувствовался запах свежего сена и цветов.
Сена было много. Они расположились недалеко друг от друга. Дед Юзик долго возился у своей постели и, наконец устроившись, начал свой рассказ:
— Я, брат, воевал храбро и с умом. Всегда старался сначала обмозговать, головой, как говорится, поработать, а потом волю рукам давать. Но случилось однажды, что и я оконфузился. Послали меня в разведку в одну деревню. Отряд готовился в большой рейд, а у нас было трое тяжелораненых. Командование отряда приняло решение оставить их в глухой деревушке, жители которой всегда помогали нам. Перед тем как доставить наших товарищей в эту деревню, меня послал туда командир, чтобы еще раз разведать обстановку и определить: у кого из жителей деревни оставить раненых. |