— кап. Прокофьев женятся. В приказе разрешение им объявлено»…
Приказ… Все привыкли к нему, и как-то нельзя без приказа.
Но вот наступила война… И в одних полках сразу, в других постепенно, обыкновенно, после первых боев, после первых убитых наступает какая-то апатия, отвращение к тому, что делалось раньше. Приказа не надо… Где там его печатать? Машинки нет, нет и литографного станка. И писарь-приказист где-то на парной повозке в обозе 2-го разряда лошадьми правит.
— Г-н полковник, сегодня приказ будем отдавать?
Сегодня?.. Да что там такое?.. Кажется, ничего не случилось?
— Недошивин бежал.
— А?.. Да… Нет… Уже Бог с ним… Когда-нибудь потом.
Если бы этот самый Недошивин сбежал в мирное время, какие сейчас же послышались громы и молнии! Напыряли бы всем: и отделенному, и взводному, и ротному — и послали бы в полицию. Со дна морского достали бы этого «мерзавца, порочащего честь полка, Недошивина» и предали бы его суду.
А на войне — Бог с ним!.. Что удивляться, что дезертиры исчислялись в армии, даже в первые годы войны, десятками тысяч!!.
Хотя на листике полевой книжки, карандашом, ротным писарям продиктованным, — но надо каждый день, ибо так заучены в мирное время, ибо так привыкли. Представьте себе, какое это было бы впечатление, если бы в разбитые окопы, с порушенными козырьками, где лежат убитые, где стонут еще не вынесенные раненые, прокрался бы посыльный из штаба полка и подал измученному, потрясенному боем ротному командиру листок тонкой бумаги, на котором синей переводной бумагой оттиснут «приказ Н-скому полку на позиции у вершины 89» и там написано: «Наш полк в течение дня отбил шесть атак противника. 4-ая рота доблестно сражалась, два раза выходила из окопов и штыковою атакою опрокидывала волны противника. От лица службы благодарю командира роты, кап. Н.Н., и представляю его к ордену св. Георгия 4-ой ст. Г-дам ротным командирам использовать наступившее затишье и сделать то-то и то-то. Всех отличившихся в сегодняшнем славном бою представить к наградам…» Каким бальзамом легло бы такое признание заслуг на потрясенную боем душу…
Шекспир говорит: «Признать заслуги — значит наградить»…
Признать заслуги?.. Сколько доблестных офицеров было убито, так и не дождавшись этого признания совершенного подвига…
Среди трудов и утомления похода, в хаосе боя, среди ужасов смерти найти полчаса и продиктовать адъютанту сегодняшний приказ… Так ли это трудно?
Пускай «ужасно» трудно, но нужно! Этим постоянным вторжением в жизнь полка приказа, т. е. властной руки ком. полка — мы могли бы избежать перемешивания частей и все время держали бы полк в порядке, подтянутости и сборе. Кто-то сверху напоминает, кто-то снизу исполняет.
Мне скажут: «невозможно» я отвечу: «должно»!
Знамя
При каждом полку есть знамя, в кавалерии — штандарт. Я не буду повторять о том, что «знамя есть священная хоругвь» и какие наказания — до смертной казни включительно — полагаются тем, кто в бою потеряет знамя. На знамени святые эмблемы; на скобе, на древке, в пяти строках вся история полка. Со знамени глядят на нас Лик Нерукотворный или другая какая икона, а цвета знамени и орел двуглавый — сама наша Родина — Россия… А в ней — все!..
Знамя для сохранности от дождей и пыли заботливо окутано замшевой простынкой и покрыто кожаным чехлом. Но в дни праздников и смотров и, конечно, в дни сражений — чехол со знамени снимается и оно распускается. Носить знамя доверяется лучшему унтер-офицеру полка, а при знамени всегда положено быть офицеру, отсюда и наименование первых чинов офицерских — подпрапорщик, прапорщик, хорунжий. |