Укрывшись за монитором, я перевела дух. Как по-дурацки получилось! Вот только Снегова мне на этом представлении не хватало! Судя по тому, как он растерялся, услышать ему удалось не меньше, чем мне. Хороша реклама…

Данька тоже хорош! Конспиратор чертов. Влюблен! Сроду бы не подумала. Пять лет вместе в Универе учились…

А ведь когда-то я была такая же, как он… Потому и не догадывалась. Данька — вот ведь чудо природы — умудрился остаться совершенно прежним. Разве что поблек слегка.

Хотелось бы знать, сколько в Данькиных воплях правды. Неужели я и впрямь так сдала? Однако неприятно… Нет, экскурсии в стародавние времена мне не на пользу.

Чтобы отвлечься, в ожидании застройщиков я вышла в И-нет.

Зима, ремонт и надежды исподволь настраивали на лирический, почти философский лад, и последнее время, возвращаясь домой, я чаще шла к Профессору — за его молчанием, неторопливыми рассуждениями и терпеливой снисходительностью. Последняя несказанно меня удивляла: сколь суров был он на форуме, столь же мягок «в привате». Первое время я терялась в догадках: была ли это обычная для него манера — или меня выделяют особо? Причем неизвестно, по какой причине — то ли ко мне относятся слишком тепло, то ли мои творения (замечу в скобках, довольно редко приводимые — исключительно к слову и в личном общении) считают вне критики как заведомо безнадежные.

С Профессором было спокойно. Он чувствовал глубоко, но, казалось, ничто на свете не способно вызвать в нем всплеск эмоций, любая экспрессия чуждалась его. За это, наверное, мифотворцы и уважали Профессора: он мог быть требователен, ироничен и безжалостен, но всегда объективен. Для него не существовало такого слова — «погорячился».

Одно время мне хотелось понять, что же это за человек; несколько раз я пыталась вызвать его на разговор. Но… Профессор не уклонялся от ответов — вот только до вопросов почему-то так и не доходило. То ли Профессор создавал вокруг себя особую ауру, войдя в которую, начинаешь жить по ее неписаным законам, то ли Туу-тикки волновали совсем иные вещи, нежели Людмилу Прокофьевну — так или иначе, разговору не суждено было состояться.

Порой мне и вовсе казалось, что он — бестелесный дух, неуловимо витающий в виртуальных дебрях сети. У меня не только не находилось ни^:каких доказательств его материального пребывания в этом мире — я была почти уверена, что их и не может существовать в природе.

А если так — имеет ли значение, что вкладывает он в свои слова, его ли они, и, как ни странно, даже что он думает обо мне?

На работе я обращалась к Профессору исключительно редко — во-первых, его не так легко было застать в сети, а во-вторых, разговоры с ним обычно получались вдумчивыми и требовали времени. Но сейчас я решила рискнуть. После только что услышанного у меня остался некоторый осадок, и хотелось развеять его приятной, по возможности абстрактной беседой.

ТУУ-ТИККИ: Профессор, вы здесь?

ПРОФЕССОР: Тикки? Редко встретишь вас в это время суток, насколько я знаю, вы существо ночное.

ТУУ-ТИККИ: Вот ведь как бывает… Я всегда думала, что могу сказать о вас то же самое.

ПРОФЕССОР: Значит, сегодня зимние тени выползают из снежных долин, и мы, холодные ночные зверушки, не в силах противиться их зову, покидаем уютные норки. И стоим долго-долго или бредем, покачиваясь на ветру и сомнамбулически щурясь на солнце.

ТУУ-ТИККИ: Почему бы и не постоять, качаясь на ветру, когда не только век, но и год постепенно идет на убыль? Может быть, здесь, снаружи, не так гнетет тревога и ночь не так непроглядна, как если смотреть на нее из окна?

ПРОФЕССОР: Возможно. Но позвольте уточнить, Туу-тикки: какой век идет на убыль? В каком вы живете веке?

ТУУ-ТИККИ: <<смайлик-улыбка>> Сложно ответить определенно, Профессор.