Но пусть даже директорство кажется Снегову слишком хлопотным, это все же не объясняет его поведения.
К чему лукавить? Приходится признать со всей определенностью: два года, проработав бок о бок, я совершенно не понимаю своего заместителя.
«А то, можно подумать, ты хотя бы остальных знаешь!» — Внутренний голос не дремал. И ведь он прав. Что знаю я о них? Особенно — о Лисянском.
С тех пор, как мне стало известно о его семейных обстоятельствах, Лисянский сделался моей головной болью. Ну никак не увязывались тяжесть его положения и видимая легкость, с которой он шел по жизни. Как это у него получается, думала я, подавляя невольное восхищение. Но ответа не находила.
Москва, слава богам, молчала. Потихоньку я успокоилась. Чему быть, того не минуешь. Праздники я разлюбила еще в Москве, в то время, когда от мужа уже ушла, но официально оставалась замужем. Вот тогда-то и оказалось, что если в будни еще можно как-то держать себя за шкирку, то красные дни календаря созданы специально для того, чтобы окончательно не хотелось жить.
Эта же «троица» — четырнадцатое февраля, двадцать третье февраля и восьмое марта, пользовались особенной моей нелюбовью. К вящему моему удовольствию, двадцать третье в этом году приходилось вовсе на воскресенье, восьмое — на субботу, и оставалось только четырнадцатое — пятница. Мне повезло больше, чем я ждала — в конце недели было столько дел, что я попросту забыла о дурацкой дате — и не вспомнила о ней даже в метро, хотя и ощущала вокруг непонятную мне повышенную эмоциональность.
Дома я сразу пошла в Интернет.
ЛЕДИ: Ну, здравствуйте, что ли!
БРОДЯГА: Здравствуйте. Не томите, скажите сразу: должен ли я сегодня признаться вам в чем-нибудь — или вы позволите мне повременить хотя бы два дня.
ЛЕДИ: Скажу с удовольствием, как только вы объясните, что происходит и откуда такая спешка. В чем это вы собрались каяться?
БРОДЯГА: Каяться? Помилуйте, Леди, перед вами совесть моя почти чиста! Я имел в виду признания личного характера.
ЛЕДИ: Это еще зачем?
БРОДЯГА: Мало ли! Есть такое понятие — традиции… Вот только эту традицию я предпочел бы нарушить — очень уж она нелепая.
ЛЕДИ: А-а, вот вы о чем! Сегодня же четырнадцатое… То-то я смотрю, на улицах подозрительно много цветов и шариков в форме сердечек.
БРОДЯГА: Как! Вам тоже не нравится эта дата?
ЛЕДИ: Вы правы, не нравится. Равно как двадцать третье февраля и восьмое марта. Одинаково дурацкие идеи. Да, и еще первое мая.
БРОДЯГА: Чем вам первое мая-то не угодило?
ЛЕДИ: Конечно, только у нас день солидарности всех трудящихся могут сделать выходным!
БРОДЯГА: <<смеющийся смайлик>> В отмазывании от работы все трудящиеся солидарны! Но я рад общности наших интересов. Несказанно рад. Признаться, я боялся, как бы вы не обиделись.
ЛЕДИ: Какие глупости! Но мы, кажется, договорились подождать с признаниями?
БРОДЯГА: <<смеющийся смайлик>>
ЛЕДИ: И вообще, Бродяга, к чему нам эти реверансы? Мы с вами знакомы тысячу лет, какие тут могут быть признания?
БРОДЯГА: Вы еще скажите «В нашем возрасте»…
ЛЕДИ: Ну хорошо. В нашем возрасте… Не такая уж я и девочка-колокольчик. Полагаю, что и вы отнюдь не мальчик.
БРОДЯГА: Спасибо, Леди! Утешили, так утешили.
ЛЕДИ: Ну хорошо, хорошо! Хотите, я спрошу, в каком классе вы учитесь?
БРОДЯГА: <<смеющийся смайлик>> Ну-у… Школу-то я и впрямь успел закончить… Когда только успел?
ЛЕДИ: Признавайтесь уж до конца. Держу пари, что вы и универ закончить успели.
БРОДЯГА: Что вы! Я глубоко невежественный неуч.
ЛЕДИ: Это вы-то?! Не смешите меня, Бродяга!
БРОДЯГА: Тогда придется расколоться. |