Изменить размер шрифта - +
И… я вдруг отчётливо вспомнил уравнение, за которое в школе получил пару накануне, а решение показалось мне невероятно простым.

Всё бы ничего, но тут завтрак, которому положено было быть давно уже переваренным, попросился обратно, перед глазами у меня поплыли цветные круги, и вдруг мир резко повернулся на девяносто градусов и крепко хлопнул меня собой по боку. Короче говоря, потеряв равновесие, я от души приложился о землю. И вот парадокс — именно это сдвинуло дело с мёртвой точки!

Почувствовав, что почва под её ногами вздрогнула, юная плакальщица тут же перестала реветь, отняла ладошки от чумазой мордахи и удивлённо распахнула глазки.

Я увидел близость победы! Вот оно — слёзное покрывало, которым дети отгораживаются от ужасов мира сего. Ещё немного, и оно станет моим!

Но чтобы взять этот ценный предмет, который мне так упорно не хотели отдавать, надо было протянуть руку, а чтобы протянуть руку требовалось встать. Как раз встать-то, у меня не вышло. Конечно, я пробовал, но органы чувств постоянно путали верх и низ, а потому я немедленно шлёпнулся обратно, а потом ещё и ещё раз!

И тут надо мной прозвучал радостный детский смех. Вы слышали, как смеются маленькие девочки? Нет, это вовсе не похоже на звон хрустальных и серебряных колокольчиков. Звук, как правило, хриплый и напоминает трещотку, либо то, что слышится в результате встряхивания сухого гороха, насыпанного в картонную коробку или жестяную банку. Так, между прочим, продолжается довольно долго, а мелодичным девичий смех становится в лучшем случае, в завершающей стадии подросткового возраста. Но речь не об этом.

Девочка смеялась с тем же энтузиазмом, с которым четверть минуты назад плакала. Слёзное покрывало было сброшено, но мне пришло в голову окончательно усыпить бдительность моей жертвы, а потому, при следующей попытке встать, я упал уже нарочно. Смех ребёнка перешёл в самозабвенный хохот!

Вот он уголок вожделенного покрывала! Мои пальцы уже ощущают его влажную поверхность. Ещё немного…

— Что здесь происходит?

Голос каркнул над ухом, наверное, в том же тембре и с той же интонацией, с которой когда-то в суде инквизиции кричали — «Признайся, ведьма!»

— Катька! Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не подходила к пьяным?!

Вопиющая ложь, обращённая к собственному ребёнку. Двойная ложь! Во-первых, Катька, как, оказывается, звали маленькую плаксу, ни к каким пьяным, равно, как и к трезвым, не подходила. Она стояла на том же самом месте, где её оставила мамаша, которой, похоже, по природе неведомо было чувство справедливости. (Вы не представляете насколько это на самом деле редкое свойство среди такой категории женщин.)

Во-вторых, обвинение в том, что я пьян было совершенно абсурдным. Видимо дама, неправильно определила мой возраст, руководствуясь лишь одним ошибочным выводом — лежит на земле, значит пьяный. То, что я потерпел фиаско при попытке встать на ноги, только утвердило её в этом мнении.

Секунду назад заливисто хохотавшая Катька, при виде матери нахмурилась, как туча, видимо не ожидая ничего хорошего. Я в тот момент уже пришёл в себя, вскочил на ноги и сделал попытку объясниться, но катькина матушка выпучила глаза, оттеснила меня своим грузным дебелым телом подальше от ребёнка и рявкнула:

— Я сейчас милицию вызову!

После этого она схватила Катьку за руку и потащила прочь с детской площадки. Внезапно девочка оказала сопротивление! Ей хотелось остаться и ещё посмотреть на этого «пьяного» дяденьку, который так смешно падает.

Расправа была короткой — сильный, хлёсткий шлепок по мягкому месту, от звука которого у меня ёкнуло сердце. Девочка запрокинула лицо кверху, закатила глаза, раскрыла рот сковородником и пару секунд молчала…

Я разжал пальцы. Покрывало детских слёз накрыло бедную Катьку, и её рёв заполнил тихий дворик между двумя пятиэтажками, где кроме нас никого не было.

Быстрый переход