Из-за спины у полковника выдвинулись трое парней в камуфляже, заломили Маршаллу руки за спину и, защелкнув наручники, увели. Фрэнк с наслаждением откинулся на спинку кресла и, впервые за долгое время, позволил себе расслабиться. Он ощущал, как исчезает, уходит с души глухая тяжесть опасений и тревог, накопившихся за это лето. Последнее, что он видел, закрывая глаза — это широко распахнутый рот Сэмуэля.

Книга третья. Нежданные в логове незваного

Белый шум рассвета

Гасит сумрак ночи,

Он не ждет ответа,

Он все знает точно.

Гравий тихо скрипел под осторожными шагами. Справа и слева, сзади и спереди простирались пространства желтой, выжженной солнцем травы. По обеим сторонам железнодорожного полотна высохшие от летнего жара и отсутствия искусственного климата могучие дубы тянули сейчас, словно в последней молитве, скрюченные, мертвые ветви к небу. Ни один погодник вот уже много лет не рискнул бы заявиться сюда на своем клауд-транспортере. Изначальная, не переделанная человеком природа брала свое, и не видевшая с весны дождей окружающая равнина казалась выжженной пустыней.

Химический датчик радиации на манжете вел себя на удивление тихо. Лишь иногда он вскипал мерцающими розовыми сполохами на ровном и спокойном зеленом фоне. Еще несколько часов назад, когда они неслись на механической дрезине через радиоактивную пустыню, он полыхал ослепительно ярким огнем. Но чем ближе они продвигались к эпицентру взрыва, тем ниже и ниже, вопреки всем ожиданиям, становился окружающий фон. Оказалось, Джеремия не врал.

Щурясь от бьющего в глаза света, Энтони Джефферсон вытер со лба пот и посмотрел в небо. Слепящее глаза солнце давило зноем. Третий день они уже были в Зоне. Третьи сутки, с короткими перерывами на сон, они брели по выжженной пожухлой траве, дышащей лишь пылью и жаром. Позади остался покинутый жителями Сакраменто, где сейчас хозяйничали банды консерваторов. Позади осталась заброшенная людьми пограничная территория. А за ней многие-многие километры радиоактивно-загрязненной земли, где, казалось, сам воздух звенел от гула пронзающих его излучений.

Теперь их путь лежал вдоль заброшенной уже несколько лет ветки скоростной железнодорожной магистрали «Амтрак». Стоящее высоко в небе солнце палило нещадно, заливая все вокруг плотным зноем. В его струящемся мареве окрестности выглядели зыбкими и расплывчатыми, колышущимися в такт разогретому воздуху. Под защитой спецкостюма из плотной ткани пот катился градом по спине.

Слева, прерывая однообразное травяное море, вот уже с четверть километра тянулись длинные здания теплиц. Некогда изящные, ажурные постройки сейчас обветшали и зияли проемами разбитых стекол-хамелеонов. То тут то там вдоль служебных дорожек стояли забытые сельскохозяйственные машины со спущенными колесами и местами облупившейся краской. На сиденье одной из них Энтони заметил большого плюшевого пса, полинявшего, грязно-бурого, всего в кудряшках свалявшегося от непогоды меха.

Его опять замутило от черноты. Выдернув из кармана ленту шприца, он приложил ее к шее. Прохладная струя медленно влилась в кровь, проясняя сознание.

Неожиданно их проводник предупреждающе поднял руку и напряженно застыл на месте. Его рыжий хохолок на макушке, казалось, усердно принюхивался, осматривая предстоящий путь. Узкая насыпь железной дороги уходила к самому горизонту, где в дрожащей сиреневой дымке поднимались отроги далекого горного хребта. Милях в двух впереди что-то черное стояло на рельсах, перегораживая дорогу. Энтони вскинул к глазам старый оптический бинокль. Где Управление смогло раскопать такую древность с полным отсутствием электроники, было непонятно. Но, худо ли бедно, однако эта штука работала, и это было все же лучше, чем ничего.

Сквозь мутноватые линзы черное пятно на путях впереди приблизилось, но было по-прежнему неразличимо.