Прислуга начала подавать второе блюдо, когда вдруг раздался стук в стеклянную дверь веранды. Томас метнул взгляд на Трентини. Тот пошел к двери, отодвинул штору и внимательно вгляделся в темноту. Потом подошел к Томасу Коху и что-то шепнул ему. Пока они совещались, что предпринять, штора выпятилась, принимая очертания двери, открывшейся вовнутрь. За шторой ощущалось какое-то движение. Но вот обе половинки раздвинулись.
И появился Конрад Ланг. Мокрый до нитки и в запачканной одежде, с завернутыми брючинами на голых ногах. Он оглядел онемевших гостей и прямиком направился к Эльвире Зенн.
Перед ее стулом он остановился и прошептал:
— Мама Вира, пусть мама Анна уйдет. Пожалуйста!
Томаса Коха больше всего озадачила реакция Эльвиры. Он сидел от нее по левую руку и был единственным кроме нее, кто понял, что сказал Конрад. Она побелела как мел, и ему пришлось проводить ее на «Выдел», где она тут же легла в салоне на оттоманку и закрыла глаза. Он накрыл ее пледом.
— Вызвать доктора Штойбли?
Она не ответила. .
— Где номер телефона?
— В кабинете на бюро.
Томас вернулся раздраженным.
— Его жена говорит, что его уже вызвали к Кони. Я разыскал его в гостевом домике и объяснил ему, на чьей стороне приоритеты в этом доме. Пока они ждали прихода врача, Томас спросил:
— Что тебя так напугало? Эльвира молчала.
— «Мама Вира, пусть мама Анна уйдет»? Она покачала головой.
— Он ведь так сказал?
— Я этого не слышала.
Раздался звонок в дверь. Томас встал и пошел открывать. Вошел доктор Штойбли.
— Вы приняли слишком близко к сердцу внезапное появление пациента из гостевого домика? Обморочное состояние у диабетиков часто является признаком нарушения обмена веществ.
— Пожалуй, можно так сказать.
— Если бы вы заранее спросили меня о Конраде Ланге, я бы решительно отсоветовал вам делать то, что вы сделали.
— Откуда мне было знать, что вы отпустите его ночью бегать по парку босиком?
— Дело вовсе не в этом конкретном случае. Он вообще слишком большая обуза для вас. Я как врач запрещаю вам подобные нервные перегрузки.
— Что же мне, выбросить его на улицу? Как это будет выглядеть?
— Попытайтесь хотя бы забыть про него. Давайте будем делать вид, что его вообще не существует.
Эльвира улыбнулась.
— Как он там?
Доктор Штойбли покачал головой.
— Он очень возбужден и подвергся сильному переохлаждению. Я дал ему успокоительное. Надеюсь, он уже спит, и если нам повезет, он выберется из этого без воспаления легких.
Он протянул ей леденец на глюкозе.
— Пососите и через час еще один. Утром я зайду опять, и тогда мы посмотрим, надо ли менять дозировку инсулина. Эльвира развернула леденец.
— Сколько времени длится эта болезнь, прежде чем от Альцгеймера умирают?
— От одного до шести лет, в зависимости от течения болезни и ухода за больным. Конрад Ланг и до семидесяти протянет, но может случиться и так, что он не доживет до следующего Рождества. Или болезнь вступит в последнюю стадию.
Доктор Штойбли поднялся.
— В том случае, конечно, если он переживет сегодняшнее. Я пойду сейчас еще раз взглянуть на него. А потом буду все время дома.
Эльвира сделала попытку подняться.
— Не вставайте, я знаю дорогу. — Доктор Штойбли протянул ей руку. — До завтра, приду около девяти.
Эльвира Зенн тем не менее встала и проводила его до двери. Затем подошла к телефону и набрала номер Шеллера.
Если бы Шеллер захотел описать свои чувства к Эльвире Зенн, слово «любовь» там бы отсутствовало. Но обожание, симпатия и покорность нашли бы свое место. |