Симона еще успела дотащиться до туалета. И там ее вывернуло.

Она не знала, сколько времени она простояла на коленях перед унитазом. Но когда она, бледная и измученная, вернулась назад, ее уже ждал доктор Шперри. Она повела его в свою комнату «Лауры Эшли», даже не удостоив взглядом стоявшего рядом с ним Урса. Она закрыла дверь и легла на канапе. Врач измерил ей пульс и давление.

— Вам надо лечь в больницу, пока не станет лучше.

— Там мне лучше не станет.

— Но там мы сможем кормить вас искусственно. Вы не прибавляете в весе, у вас происходит обезвоживание организма. Это очень плохо для ребенка.

— Кормить меня искусственно можно и здесь.

— Вам нужен уход и врачебный контроль, все это возможно только в больнице.

— Больница есть у меня и тут.

Когда взошло солнце, Симона уже лежала в одной из двух спален на втором этаже гостевого домика, хотя Урс и предпринял слабую и тщетную попытку протеста.

— Успокойся, — только и сказала она, и он тут же стушевался.

* * *

— Они что-то попробовали? — спросила Эльвира упавшим голосом.

— Конраду Лангу в рамках клинических испытаний было введено лекарство, по которому еще не завершены исследовательские работы, — дал ей разъяснения доктор Штойбли.

— И они имели на это право?

— Если ходатайствовал лечащий врач и все заинтересованные лица дали свое согласие, то да.

— Но меня никто не спрашивал.

— В этом смысле вы не являетесь заинтересованным лицом. В этом качестве выступают лечащий врач, фармацевтическая фирма, Комиссия по вопросам медицинской этики и пациент. В данном случае опекунский совет.

— И все дали согласие?

— Очевидно. Эльвира Зенн покачала головой.

— Я думала, это неизлечимо.

— Так оно и есть. По крайней мере, на сегодняшний день.

— И Кони, возможно, будет первым, кого они вылечат?

— В лучшем случае он внесет свой научный вклад в дело изучения болезни Альцгеймера.

— Не зная этого?

— Не имея ни малейшего представления.

Единственным событием в эти дни в гостевом домике стал приход Томаса Коха. Загорелый и полный энергии, он неожиданно вырос в дверях и потребовал, чтобы его впустили. Сестра Ирма, никогда не видевшая его прежде, допустила ошибку, спросив его, кто он такой и что ему здесь надо. А он в свою очередь тоже не сдержался и рявкнул на нее:

— Не ваше собачье дело! Пропустите меня!

Доктор Кундерт, услышав громкий спор в дверях, спас ситуацию.

Через несколько минут Томас, раздраженный, вошел в комнату, где лежала его невестка. Ее вид — хорошенькая женщина, готовящаяся стать матерью его первого внука, — мгновенно укротил его. Вместо того чтобы жаловаться на прием, устроенный ему сестрой Ирмой, чего ему так хотелось, он произнес:

— Надеюсь, скоро тебе станет лучше.

— Я тоже надеюсь, — вздохнула Симона. — Ну, как там было?

— Где?

— Не знаю. Там, где ты только что был. Томас Кох мгновение помолчал.

— На Ямайке.

— Может, ты слишком много разъезжаешь?

— То есть как?

— Ну, раз ты так долго думаешь, где ты только что был.