Принято считать, что барахольщицами являются женщины, хотя мужчины тоже любят окружать себя вещами: спортивные трофеи, коробка для хранения часов, сигаретницы, кинжалы, оружие и охотничьи трофеи на стенах, модели судов, машин, фотографии… Набор, конечно, иной, чем у слабой половины, которая предпочитает плюшевые игрушки, статуэтки и другую дребедень, но все же обычно есть. А в апартаментах Семена Кирилловича ничего такого я не обнаружил, они походили на номер отеля, который нерадивая горничная плохо пропылесосила.

Домработница Надежда Васильевна, которая служит в доме много лет, шепнула мне, что Елизавета, не дождавшись сороковин по покойному, начала наводить порядок и выбросила все, что принадлежало мужу. А теперь скажите, поступит подобным образом женщина, если она горячо любила супруга? Большинство вдов годами не решаются избавиться от мелочей, которые принадлежали покойному.

И еще один штрих: за тот срок, что я по заданию Норы прикидываюсь дворецким, Елизавета Матвеевна ни разу не вспомнила своего Сеню, даже не произнесла вслух его имени. Ну знаете, как это бывает – люди беседуют за столом, кто‑нибудь говорит ничего не значащую фразу, вроде: «Передайте мне тарелку с сыром», а вдова неожиданно шепчет: «Бедный мой Петя, он так любил рокфор, а я ему запрещала есть его каждый день, опасалась за печень мужа». Моя же хозяйка не выдавала подобных реакций. Хотя это не говорит о том, что она убила супруга, скорее всего, просто давно перестала испытывать к нему горячую любовь.

Помните бородатый анекдот о пожилой супружеской паре, которая, сидя в парке на скамеечке, кормит голубей и мило беседует? Женщина говорит мужу: «Дорогой, сегодня прекрасная погода – тепло, светит солнце. Ну прямо как в Феодосии. Как мне нравится этот город! Когда кто‑нибудь из нас умрет, я непременно перееду жить поближе к морю». Возможно, Елизавета Матвеевна родная сестра той очаровательной дамы.

Я достал телефон, отправил Элеоноре эсэмэску, а потом быстро пересек холл, повернул налево, рассеянно зарулил в восточное крыло особняка, машинально сделал пару шагов и – замер. Минуточку! В той части дома, которую занимает семья Винивитиновых, обои бордового цвета, а здесь темно‑зеленые, на полу нет ковра, под моими ногами почерневший от времени и давно не обновлявшийся темно‑коричневый паркет. Надо же, меня случайно занесло в нежилую часть «замка»!

Я толкнул одну из дверей, вошел в комнату, зажег свет и понял, что не видел эту маленькую гостиную. В день моего приезда Анфиса, конечно, устроила для дворецкого обзорную экскурсию, провела меня по дому, но разве можно после беглого осмотра запомнить, что и где находится? В здании то ли шестьдесят, то ли семьдесят комнат, коридоры, холлы, полно разных закоулков.

Кстати, когда мы с Елизаветой Матвеевной подписывали договор, она сказала:

– Иван Павлович, вы занимаетесь исключительно той частью усадьбы, где живут члены семьи, музейная сторона вас не касается, там будут работать другие люди.

Я еще раз огляделся. Так и знал, что рано или поздно заблужусь! Правда, где находится выход на крышу, я усвоил. Кровля – пунктик хозяйки, она меня уже раз десять заставляла подниматься вместе с ней наверх и осматривать несколько участков черепицы, которые, по мнению Винивитиновой, вот‑вот дадут очередную течь. Если честно, я не понимаю, зачем надо постоянно это делать и бормотать себе под нос: «Трещина вроде стала расширяться…».

Но спорить с женщиной абсолютно бессмысленное дело, она всегда права и дуется на вас за то, что вы попытались высказать собственное мнение. Я давно понял: если не хочешь конфликтовать с представительницей слабого пола, нужно применить простую, но верную практику.