— Мал ещё. Успеешь…

Мятежники не успели ничего предпринять — затуманенные алкоголем мозги не работали. Дружинники вырезали из всех прежде, чем кто-либо успел схватится за оружие. Женщины, слава Богу, оказались не захваченными телефонистками, а красными сёстрами милосердия.

Всеволод оцепенело смотрел на заваленную трупами комнату, когда раздался стон, одна из милосердных сестёр шевельнулась и окровавленной рукой коснулась юнкерского сапога.

— Помоги…

Соколов собрался уже нагнуться, когда над ухом прогудел знакомый голос Гумилёва:

— Ты что, юнкер?! Добей и не пачкайся.

— Так, женщина же, господин поручик?

— Какая женщина?! Это Манька Криворотая, шлюха из заведения Лейбовича, её все знают.

Сева послушно сорвал с плеча винтовку с примкнутым штыком и зажмурившись, ткнул вниз, почуствовав, как острое трёхгранное лезвие легко прошло сквозь что-то мягкое и упёрлось в заплёванный и залитый кровью паркет.

— Молодец! А теперь, Соколов, бегом к командиру и доложи, что ВСЁ.

— Есть, господин капитан!..

Красногвардеец Алексей Ковалёв. Петроград. 1923 год

Свистнул гудок, и закопчёный паровоз потянул вагоны прочь с вокзала. Отряд Ярославской Красной Гвардии прибыл на помощь питерским товарищам, изнемогающим в тяжёлых боях с эксплуататорами трудового народа. Окинул взглядом своих верных бойцов командир Соколов: все как на подбор, потомственные пролетарии. Не один год в подполье провели. По эмиграциям насиделись, горюшка на каторгах хлебнули. Проверенные товарищи, преданные идеям мировой революции до мозга костей. Гордится ими командир. Ой, как гордится. И оружия у красногвардейцев хватает: когда Ярославль под сень Красного знамени перешёл, да гадов эксплуататоров кончили, на складах армейских много чего нашлось. Пулемёты всякие разные: и ручные, и станковые. Так что не ударят в грязь лицом ярославские товарищи перед столичными, покажут, на что способны! А вон и представитель Питерского ЦК торопится, товарищ Блюмкин. Подбежал, руку протянул. По нашему, по-большевистски. Крепко пожал, как положено. Это те, кто на шее трудового народа сидит, силы не имеют, а настоящий пролетарий всегда трудится, поэтому силён…

— Товарищ Ковалёв?

— Я.

— Вам особая задача. Как говорится, с корабля да сразу в пляску. Сегодня внезапным ударом, исподтишка, под покровом ночи золотопогонники при поддержке предателей-дружинников отбили назад Телеграф. Это ставит под угрозу весь успех Революции в Петрограде. Любой ценой отбейте его назад. Любой ценой, вам ясно, товарищ Ковалёв?

— Ясно, товарищ Блюмкин.

— Учтите, что это высокое доверие, когда такое архиважное дело поручают именно вам и вашему отряду.

— Учту, товарищ Блюмкин. Только не маловато ли нас будет? Всего триста человек.

— Подкрепление уже в пути, товарищ Ковалёв. Подойдут два отряда самообороны и рота солдат из Бадаевских казарм. Проверенные товарищи. Помогут.

— Товарищ Блюмкин, разрешите идти?

— Идите. Товарищи будут ждать вас возле телеграфа.

— Спасибо, товарищ Блюмкин…

Скомандовал Алексей, и пошли красногвардейцы на смертный бой, контру уничтожать, не желающей свободу трудящимся дать. Идут бойцы. Гордо шагают по проспектам Петрограда, построенных на костях крестьян русских, которых царь-палач Пётр I на стройку согнал.