Мисс Кармоди слушала внимательно, но критически, тут и там вставляя свое слово. По возвращении в «Домус» она призналась Конни, что по-прежнему слегка встревожена. Она не могла забыть, что мистер Тидсон отсутствовал в Англии очень много лет и к тому же не обладал чувством юмора, и опасалась, как бы эти поиски не навлекли на него неприятности. Она вновь помянула интуицию, заставившую ее просить миссис Брэдли приехать в Уинчестер, и рассудительно заметила, что была бы рада ее дальнейшей поддержке и успокаивающему присутствию.

Конни, которая собиралась поехать в Андовер, где жили ее друзья, слушала с большим нетерпением — она знала, что опоздает на автобус, если слишком задержится. Так и получилось, к большому ее неудовольствию, поскольку другого автобуса, чтобы успеть обернуться до ужина, не было, в итоге ей пришлось перенести свою поездку, и настроение ее сильно испортилось.

Мисс Кармоди, все еще пребывавшая в смятении, на следующее утро встала в шесть часов и в одиночестве отправилась на прогулку. Она перешла Хай-стрит и минуту постояла перед крестом Баттер-Кросс, прежде чем зайти в арку, которая через лужайку вела к собору.

Она не встретила никого, кроме почтальона, когда проходила мимо летящих контрфорсов южной стены собора и через тихую и красивую соборную площадь. Мисс Кармоди замедлила шаг, как делала все минувшие годы, чтобы полюбоваться домами шестнадцатого века рядом с Королевскими воротами, а потом вошла под арку самих ворот — над аркой стояла церковь святого Свитуна — и по Колледж-стрит свернула к реке.

Она оставила позади книжный магазин при колледже и дом, в котором умерла Джейн Остин, полюбовалась лужайкой на другой стороне улицы и вьющимися розами на внешней стене соборной площади. Прекрасный садик лишился решетчатого ограждения в потрясениях военного времени, но там сохранился старинный колодец, а высокие яркие цветы практически скрывали от глаз каменную стену.

В конце своем улица превратилась в широкую тропинку. Через белую калитку и по липовой аллее мисс Кармоди вышла к заливным лугам, через которые проходило основное русло реки Итчен и протекали прозрачные меловые ручьи, иногда зеленые от водорослей и местами неожиданно глубокие. Вдоль них они с Конни и миссис Брэдли шли к больнице Сент-Кросс в их первый день здесь. Мисс Кармоди пробиралась меж ручейков, наслаждаясь свежим, холодным воздухом раннего утра, по мостику из двух дощечек переходила пруд глубиной в шесть футов и немного задержалась, чтобы взглянуть на южную сторону больницы, а потом — на рощу на холме Сент-Кэтрин. Ей начало казаться, как призналась она потом в разговоре с Крит и Конни, что, может, то письмо и не розыгрыш, и если что и может удивить, так это не появление наяды, а неспособность ее увидеть. Время, место и объект любви так легко сливаются, подумала она.

Будучи в приподнятом настроении, мисс Кармоди добавила, что, хотя склонна верить автору письма не больше, чем верила, когда находилась в Лондоне, теперь она была готова признать его поэтическую вольность по той прекрасной причине, что Истина, как сказал Тагор, легко изменяется в своем облачении из выдумки.

Крит, явно заскучавшая от всех этих восторженных речей, продолжила вышивать и ничего не сказала. Конни не до конца простила тетку за сорвавшуюся поездку в Андовер и не стала поддерживать беседу своим в ней участием. К разочарованию мисс Кармоди, девушка продолжала дуться и держалась очень неприветливо.

Остаток дня прошел спокойно. Сразу же после ужина мистер Тидсон оставил жену в гостиной с путеводителем и кофе, убедился, что мисс Кармоди и Конни играют в вист, и с удочкой в руках отправился якобы попытать счастья с форелью на вечернем клеве, но на самом деле, как он сказал, залечь в засаде на более пугливую дичь — наяду.

Около половины одиннадцатого он вернулся, насквозь промокший — на нем не было и сухой нитки — и крайне возбужденный.