Новость еще не просочилась наружу, или, по крайней мере, не стала еще общественным достоянием, поскольку, когда Джордж вернулся к ярким новеньким дверям «Веселой буфетчицы», он не увидел околачивающихся вокруг журналистов. Он позвонил Дакетту, в общих чертах рассказал, что делал до сих пор, и передал те незначительные сведения, которые выудил у опрошенных, а потом принялся с помощью Бенни Блоксиджа составлять список людей, присутствовавших на открытии пивной накануне вечером. Сегодня она не откроется, это исключено. Император умер, и как только часы покажут половину одиннадцатого и в запертую дверь с приколотым на нее лаконичным объявлением уткнется посетитель, тайна перестанет быть тайной.

Когда они закончили составлять список, Грокотт и Прайс были уже на месте и ждали остальных. Джордж спихнул на них телефонные звонки и снова связался с Дакеттом. Стряпчие уже должны были подключиться к делу, а вопрос «Cui bono?» все еще оставался одним из главных. Действительно ли Армиджер лишил своего сына наследства или только грозился и оставил его на время повариться в собственном соку? Оставил, не надеясь добиться от него полной покорности, поскольку брак нельзя так просто сбросить со счетов, даже чтобы доставить удовольствие Армиджеру. А может, он сделал это просто со злости, чтобы наказать сына, дав хлебнуть нищеты, прежде чем снова взять его под крылышко послушным и шелковым.

Да плюс еще жена, бывшая мелкая служащая, которая была бы постоянным напоминанием о поражении да еще не ладила бы с тестем. Нет, пожалуй, вообразить такое было нелегко. Когда Джордж набирал номер Дакетта, он держал руку большим пальцем вниз: сто к одному, что Лесли не фигурирует в завещании, разве только упомянут в самой унизительной форме. И жена Армиджера скончалась уже несколько лет назад, а других детей у него не было. Так что кому-то неожиданно привалит наследство. Живой или мертвый, он не дал бы своей империи развалиться на части. Ясно, что он не поленился бы переписать завещание или отсрочить его исполнение. Он никогда не раздумывал, а всегда атаковал, и на этот раз не будет никакого исключения.

— Я говорил со стариной Хартли, — сообщил Дакетт. — Условия завещания, на первый взгляд, ничего нам не дают, но они интересны, очень интересны. Похоже, он отменил свое прежнее завещание и надиктовал новое в тот самый день, когда прогнал сына. О парне там ни слова. Как будто он просто перестал существовать для своего отца.

— Я сам с собой заключил пари, — сказал Джордж, — что он не позволит разделить имущество на части. Я прав?

— Прав. Он был прирожденным накопителем, не желал, чтобы дело развалилось даже после его смерти. Есть длинный список завещанной персоналу мелочевки, для нас там ничего интересного: за деньги, которые он счел «должным вознаграждением за службу», никто не убил бы и мыши, не то что человека. Заметь, он платил им хорошее жалованье. Поэтому я не думаю, что им владела жадность. Нет, просто он был одержим строительством империи. Но остальная его собственность после выплаты этих подачек достается… Догадываешься кому?

— Нет. В голове пусто. А он, случаем, не подумывал о возможности появления внуков и о том, чтобы оставить свое имущество доверенному лицу?

— Не угадал. Нет, теперь вся его династия — побоку. Он делает новый головокружительный ход. Кэтрин Норрис, Джордж. Ну, что теперь скажешь?

Глава IV

Ну что тут скажешь? Что это просто со злости? Желание облагодетельствовать Китти Норрис просто потому, что Лесли бросил ее и женился на ком-то еще? Способ побольнее ударить Лесли, швырнув все его будущее под ноги той девчонке, на которой он не захотел жениться? Разумеется, Армиджер не хотел утешить Китти, он даже в ярости не мог быть настолько неуклюж. Или, может, тут кроется что-то еще, недоступное постороннему глазу? Ясно, что он поступил так, чтобы объединить «Эль Армиджера» и «Пиво Норриса» и после своей смерти передать имущество во владение Китти.