— И да, и нет. Это отлично срабатывает, когда я отправляюсь в дальние поездки. Тогда я не знаю, далеко ли друг от друга бензоколонки, а потому не забываю, что после переключения должна остановиться у первой же попавшейся. Но когда я езжу по городу, делаю покупки или еще зачем, то переключаюсь на резервный и думаю: о, у меня есть еще галлон, беспокоиться нечего, времени навалом, а бензоколонки тут повсюду. Но потом я начисто забываю об этом и где-нибудь посреди Хай-стрит или на полпути по той улочке, что ведет к площадкам для гольфа, у меня кончается горючее. Но не впрок мне эта наука, — грустно призналась Китти. — Ведь, с другой стороны, когда у меня в старой машине был бензиномер, я постоянно забывала взглянуть на него. Так что все дело во мне. Дура я, вот и все.

— Ты классно водишь. — Это было первое, что пришло Доминику в голову в качестве утешения. Самоуничижительная нотка в ее голосе, комическая и печальная одновременно, уже проникла в какой-то дотоле неведомый уголок сердца, словно ключик в замочную скважину потайной дверцы.

— Нет, серьезно? Ты в самом деле так думаешь?

— Да, конечно. Ты водишь прекрасно, и должна это знать.

— Ух ты! Все-таки приятно слышать, когда тебе говорят такое. Машина тебе тоже нравится?

Ну, по крайней мере, на этот вопрос он мог ответить откровенно. А поскольку машина принадлежала Китти, то и красноречиво. Всю дорогу до Комерфорда они со знанием дела толковали о спортивных моделях, и, когда, наконец, подъехали к двери деревенского домика Доминика, возвращение к серой обыденности маленького мирка стало для него ударом. Краткие мгновения полной безмятежной свободы пролетели как сон. Надо бы возблагодарить судьбу за маленькое чудо, которое во второй раз она уже не пошлет. Медленно выбравшись из машины, чувствуя холодок от возвращения в привычные время и пространство, он обошел машину, приблизился к Китти и стал мучительно искать слова, за которые не было бы стыдно, которые не омрачили бы ощущение счастья своим будничным звучанием.

— Большое спасибо, что подвезла.

— Не за что! — Китти улыбнулась ему. — И тебе спасибо, ты мне тоже помог. С кем еще так приятно пролить кровь?

— Ты уверена, что чувствуешь себя нормально? — только и смог выговорить Доминик.

Из рукава Китти высовывался краешек повязки. Она потянула за него, как бы проверяя, что будет, и вытянула наружу скрученный бинт, при этом на сиденье вывалился комочек ваты. Оба от души рассмеялись.

— Чувствую себя прекрасно, — отвечала Китти. — А что, может, раньше у меня было повышенное давление, а теперь оно нормализовалось.

На миг воцарилось молчание. Мягкий свет из окна, задернутого сетчатой занавеской, нежно освещал пухлые, четко очерченные губы Китти, а лоб и глаза ее оставались в тени. Какими мягкими казались эти губы, но каким волевым был ее рот. Эти глубокие ямочки в уголках, они придавали ему одновременно и вызывающий, и уязвимый, и печальный вид. Когда губы Китти медленно сложились в прощальную улыбку, зернышко радости в сердце Доминика вдруг вспыхнуло сладким пламенем приятной муки.

— Что ж, спасибо — и до свидания!

— Встретимся на следующем кровопускании, — весело бросила Китти, поднимая руку к голове и пошевелив пальцами. Этот жест означал нечто среднее между «здравствуй» и «прощай». Доминик смотрел ей вслед, затаив дыхание, и не шевелился, пока кровь не застучала в ушах, а резь в груди не сделалась острой и невыносимой, как зубная боль.

Но Китти увидела его снова гораздо раньше предсказанного ею срока и при совсем иных обстоятельствах. И на сей раз кровь, о которой она говорила, не принадлежала ни ей, ни ему. Зато этой крови было ох как много.

Глава II

В конце сентября открылась последняя супер-пивнушка Альфреда Армиджера под вывеской «Веселая буфетчица».