Макуильям все еще колебался.

— Я думаю о его чувствах, — вздохнул старший констебль.

— К черту его чувства! Не понимаю, почему я один должен страдать из-за этого проклятого дела!

Звонок повторился, и Макуильям, беспомощно пожав плечами, вышел. Петигрю слышал, как открылась входная дверь и в прихожей раздался голос Тримбла.

— Простите, что беспокою вас, сэр, но дело такой важности… — говорил он, ловко спускаясь вниз по ступеням и привычно наклонив голову в нужный момент. Здесь он замер на месте, увидев Петигрю. — Прошу прощения, сэр, напряженно сказал он. — Я не знал, что у вас гость. Может, мне лучше…

В этот момент взгляд инспектора упал на проклятые улики, разложенные на столе. Это был тяжелый момент. Багровая краска залила его лицо, когда несправедливость его начальника медленно дошла до него.

— Я не знал, сэр, — повторил он, — не знал, что вы… что мистер Петигрю…

С нарастающим ужасом Петигрю увидел заблестевшие на глазах инспектора слезы. У него сжалось сердце, он судорожно искал подходящие слова, но они не приходили. Простить можно многое, подумал он, но несправедливость по отношению к профессиональной чести человека — почти непереносимое оскорбление.

На такой случай, как и почти на каждый, у старшего констебля было собственное лекарство. Он мигом оказался у буфета, нашел еще один стакан, наполнил его и сунул в руку Тримбла.

— Спасибо, сэр, но я не пью, — холодно сказал инспектор.

— Я знаю, но по этому случаю лучше выпить. Вам нужно выпить. Выпейте и садитесь… или лучше, сначала сядьте.

Он подтолкнул под Тримбла стул, и как раз во время. Инспектор упал на стул так резко, что едва не расплескал содержимое стакана. В состоянии полной растерянности он машинально поднес стакан к губам и сделал глоток. Крепость напитка оказалась для него слишком непривычной, и его первый опыт выпивки закончился длительным приступом жестокого кашля.

— Вам станет лучше, — сказал Макуильям, когда приступ пошел на убыль. — А теперь, мистер Тримбл, я должен перед вами извиниться.

Инспектор покачал головой.

— Сэр, — слабым голосом сказал он, когда смог заговорить, — вы в полном праве поступать так, как считаете нужным…

— Но я не вправе проводить расследование за спиной своих подчиненных. И если в данном случае сделал это, то по особой причине. Этого больше не произойдет.

Инспектор смотрел на старшего констебля, как будто впервые увидел его. Собственно, действительно, он в первый раз был уверен, что под словами его шефа подразумевается именно то, что он сказал, и ничего больше.

— С вашей стороны, сэр, это очень великодушно.

У Макуильяма на замечания подобного рода был только один ответ:

— Я вовсе не великодушный человек. Это лишь вопрос справедливости.

— Пожалуй, мне тоже стоит кое-что сказать, — заметил Петигрю. — Мистер Макуильям счел нужным попросить меня в качестве полного дилетанта рассмотреть факты по этому делу, потому что полагал, что мои познания как адвоката могут оказаться полезными в деле, выходящем за рамки обычного полицейского расследования. И я сделал то, что меня попросили, и в результате предложил линию расследования, которая и производится. Результат этого расследования только что получен, и, без сомнения, вы, как ответственный за этот случай офицер, будете с ним ознакомлены, — он взглянул на старшего констебля, который энергично закивал в знак согласия, — чтобы вы предпринять соответствующие, на ваш взгляд, меры. Но мне хотелось бы высказать мое личное мнение — что я только что сделал, — что полученные таким образом сведения абсолютно и полностью бесполезны.